Тони бросился выполнять приказ брата. Что происходит? Ведь это их отец. Да, грязный, развратный, полусумасшедший старик, но он дал им жизнь, баловал, когда были маленькие, дарил подарки на Новый год, целовал в попки. Это у меня есть повод желать ему смерти, а не у них!
Вадим деловито сновал по комнате, производя какие-то манипуляции с входной дверью, окнами, ящиками комода, а Тони спустя какое-то время мелькнул в засветившемся окне кабинета.
Я хотела именно этого? Я хотела, чтобы Синдяков тоже не жил, как мои мамочка и папочка. И чтобы перед смертью он испил всю чашу страданий, какие только могут быть уготованы человеку. А что может быть страшнее предательства близких? Предали же его все, и не просто предали. Во что превратился когда-то страшный и могущественный главный прокурор города? В бесчувственную куклу, небрежно брошенную на пол. Ни слезинки сожаления, ни попытки вернуть его к жизни, ни намека на почтение к телу. Мне стало страшно. Я желала ему такой же смерти, какую приняли мои близкие, и эта смерть была уже близко. Но мои родные приняли ее по вине чужого человека, и отвратить ее было невозможно, как и предвидеть. К Владимиру Синдякову же смерть с косой шла в образе его сыновей, шла равнодушно, спокойно, расчетливо.
Я видела, как братья вышли из дома, закрыли дверь и сели в машину. В черных окнах гостиной заиграли первые красноватые отблески. И я не выдержала, кубарем скатилась по лестнице, обогнула дом и бросилась к коттеджу Синдяковых: я обязана задержать их, они просто не ведают, что творят! Я не успела сделать до дороги три шага. Машина пронеслась мимо, обдав меня горячей волной воздуха и выхлопных газов.
В кармане куртки все еще лежала связка дубликатов ключей Тони, и я побежала к дверям дома. В темноте ключ никак не хотел попадать в замочную скважину, я чувствовала, что не успеваю. Наконец замок щелкнул, и я ворвалась в темную гостиную. Огня было пока немного, но он уже подбирался к занавескам, дым полностью затянул комнату. Оказалось, что самое страшное в горящей комнате не огонь, а невозможность дышать и видеть: дым сразу рванул в легкие, дыхание свело спазмом, глаза было трудно открыть из-за рези.
Синдяков лежал недалеко от камина, наверное, именно об него он ударился при падении. Я схватила его за ноги и потащила к двери. Какой же тяжелый был мой враг! Говорят, большинство погибших при пожаре умирают от отравления угарным газом, а не от огня. Хорошо, если сознание человека гаснет медленно, а не внезапно, тогда есть шанс бросить это неподъемное тело и спастись самой. А если нет? Я нащупала ногой порог и вывалилась на улицу. Дым рванул за мной через раскрытую дверь, я оттащила тело экс-прокурора на траву и закашлялась. Огонь уже явно и весело плясал в окнах, надо было уходить, а сил не было, последние из них ушли на эти несколько метров. Неужели меня так и найдут в полубессознательном состоянии возле трупа Синдякова?
Тихий стон заставил меня обернуться. Владимир Синдяков был еще жив. Я наклонилась над ним, веки его дрогнули и приоткрылись. Что он видел перед собой? Напомнило ли мое лицо в свете пляшущих языков пламени ему лицо той, которую он убил мимоходом и без раскаяния, или он видел просто черную тень на ослепительном фоне, не знаю. Он был жив, и это каким-то непонятным образом придало мне сил. Я поднялась и, шатаясь, побрела к выходу. Поселок еще не проснулся, но это было делом минут, которые судьба оставила мне для того, чтобы уйти незамеченной.
Коттедж Синдяковых потушить не удалось, он так и сгорел практически до основания. Сам хозяин был в сознании не только тогда, когда подоспело спасение, но и все то время, которое сыновья решали, каким способом лучше избавиться от его тела. Он слышал все, просто не мог пошевелиться. Совершенно деморализованный Владимир Синдяков рассказал следователю все, что происходило у них в доме, не забыв упомянуть, что дети слышали его стон и все-таки сочли более удобным считать отца погибшим. Таким образом, было открыто дело о покушении на убийство. К тому времени вернулся Курбатов, и бумаги, выкраденные мной из семейного сейфа, тоже пошли в дело.
Тоника нашли быстро, он сбежал от Вадима и ушел в полное наркотическое забытье в подвале своих приятелей, Вадима объявили во всероссийский розыск как особо опасного преступника, дело о ренте вытянуло на свет и другие махинации с частной собственностью этого бизнесмена.
Владимир Михайлович Синдяков вскоре вышел из больницы, но после сильного удара головой его рассудок, пошатнувшийся еще ранее, повредился окончательно. Экс-прокурор впал в детство и был оформлен социальными службами в дом престарелых, где ему был предоставлен хоть какой-то уход.
Ярцев все-таки выполнил свое обещание и устроил в прессе и Интернете жесткое и эмоциональное обсуждение темы «Представители власти на дороге». В последнее время слишком много происходило автокатастроф с участием сильных мира сего, поэтому этой проблемой заинтересовались на самом высоком уровне, и Королеву не удалось избежать судимости.
Его жертвы, водитель «девятки» с женой, полностью реабилитированы и на днях выписываются из больницы. Благодаря внушительной сумме денег, перечисленной неизвестным, их удалось поставить на ноги. Неизвестно каким образом, но они узнали о моем участии в этом деле, и с тех пор парой преданных друзей у меня стало больше. Я ловлю себя на мысли, что по-детски горжусь этой дружбой и в глубине души соглашаюсь с уверением этих людей: если бы не мое вмешательство, этой семьи не было бы. Странно: мне удалось покарать убийцу моих родителей, но настоящее торжество я испытывала тогда, когда посодействовала аресту Королева и помогла вытащить из лап смерти его жертву. Наверное, это призвание.
Марина вскоре вернулась. На имущество «Седьмого неба» был наложен арест, но она особо не расстраивалась: имелся шанс получить страховку за сгоревший дом, к тому же на счетах ее оставалась вполне внушительная сумма. Она оказалась человеком, умеющим быть благодарным, и за свое спасение перечислила на мой счет сумму, перекрывавшую ту, которую я сняла для лечения пострадавших в аварии.
После той ночи, когда дед, приехав из казино, нашел меня, трясущуюся, черную от гари, чуть живую, в кресле гостиной, на разговоры о семействе Синдяковых в нашем доме было наложено табу. Я рассказала ему все, и больше нами не было проронено ни слова, Ариша сам отнес документы Курбатову, сам свел его с Водяниковым.
Пролежав в своей комнате почти неделю, я вернулась на кирпичный завод, и все пошло по-прежнему. Изменилась только я, но и эти изменения видели лишь те, кто хорошо знал и любил меня.