© К. А. Терина, 2014
© К. А. Терина, иллюстрации, 2014
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
19 мая 1904 года «Бриарей», несколько дней неспешно скользивший вокруг Наукана, проснулся. Воздух наполнился вибрацией, которая проникала в лёгкие и оставалась там особенной эйфорией. С шипением и треском полетели по проводам сигналы телектрофона, понеслись по коридорам томми-вестовые.
На первой палубе томми-стюарды выстроились в ожидании пассажиров, которых вот-вот должен был доставить портовый умаяк [1] .
Цезарь сидел у трапа, высунув рифлёный проржавевший язык. Пластинчатые бока пса мерно вздымались, ноздри едва заметно травили пар. Изредка Цезарь нетерпеливо переступал передними лапами, скрипел металлом когтей по решётчатой поверхности пола. Звук выходил прескверный, но приструнить пса умел только капитан. А капитану было недосуг.
Капитан Удо Макинтош стоял чуть в стороне и беззвучно боролся с лихорадкой. Хроническая болезнь обнаружила себя накануне вечером: в глазах капитана потемнело, руки начали неудержимо дрожать, а в солнечном сплетении поселился беспокойный птенец. Макинтош сейчас же, следуя рецепту доктора Айзека, выпил горячего молока и постарался уснуть. Сон, однако, не шёл всю ночь. Наутро Макинтош не мог с уверенностью сказать, спал ли он хоть мгновение.
Молоко не помогло, как не помогало оно никогда раньше. Лихорадка крепко впилась когтями в Макинтоша и без спешки, с наслаждением пожирала его изнутри. Макинтош беспрерывно дымил теперь вишнёвым табаком из пенковой трубки с длинным тонким мундштуком. От курения здорово мутило, зато боль притуплялась, птенец в солнечном сплетении как будто делался меньше и тише.
Будучи внутри вымотан и нездоров, снаружи Удо Макинтош имел вид самый мужественный: бледное лицо, украшенное аккуратными усами, выдающийся подбородок, отполированные ногти, парадный мундир.
Капитан полагал своим долгом всякий раз встречать пассажиров лично. Обыкновенно это не составляло труда: сразу с холода они бывали заторможены и необщительны. Макинтош с любопытством даже наблюдал, как проплывают мимо снобические, безэмоциональные лица.
Но в этот раз Макинтошу не терпелось приступить к погружению. На изнанке хроническая болезнь его ослабляла хватку, а то и отпускала вовсе.
Рядом с капитаном стоял доктор Айзек Айзек. Был Айзек стар, сед, ростом невысок, притом сутулился. Всякая эмоция мгновенно находила выражение на его морщинистом лице. Глаза, увеличенные толстыми стёклами очков, смотрели проницательно, цепко.
– Вы никогда не задумывались, капитан, отчего они раз за разом туда возвращаются?
– Вам это удивительно, Айзек?
– А вам разве нет? Уж вы-то лучше прочих понимаете в этом вопросе.
Капитан посмотрел на Айзека оценивающе.
– Бесчеловечная процедура, – продолжал тот. – Никак нельзя к ней привыкнуть.
Вот оно что, понял капитан. Доктор намекал всего лишь на онтымэ [2] .
Макинтош никогда не покидал «Бриарей» в Науканском порту. И команда полагала причиной тому онтымэ – луораветланский напиток, без употребления которого ни один британец не мог сойти на холодную северную землю. Макинтош не считал нужным отрицать свою неприязнь к луораветланской химии. Это было простое и доступное пониманию матросов объяснение. Онтымэ не любил никто. Колючее зелье обжигает пищевод и желудок, проникает в кровь и надёжно обволакивает сердце глухой ватой. Будто самую душу отравили анестетиком. Всё так, совершенно бесчеловечная процедура. Но у Макинтоша были другие причины не любить Наукан. Настоящие причины, о которых он не хотел и не мог говорить.
– Не припоминаю, чтобы вы отказывались от увольнительных, Айзек.
– Верно, не отказываюсь. Но всякий раз боюсь. Знаете, я когда вкус отравы этой чую – тотчас перед глазами пароход «Фараон». И мысль: а ну как обратного пути не будет?
– «Фараон»?
Айзек снял очки с толстыми стёклами и стал их протирать огромным ярко-жёлтым платком. Лицо его при этом сделалось задумчивым и беспомощным.
– Полвека тому довелось мне, мальцом ещё, служить на Пемброкской верфи в команде ныряльщиков. Жаль, капитан, не застали вы тех времён. Заря эфирного пароходства. Всё в новинку, всюду открытия… – Айзек помолчал, глядя куда-то мимо Макинтоша. Мыслью он был далеко.
– Однажды случилось нам поднимать с изнанки смитовский «Фараон», который за год до того только был спущен в эфир. Что за пароход! Нынешним-то не чета, но по тем временам был форменный сокол. Это когда со стапелей спускали. А вернулся…
– Призраком?
Айзек кивнул. Призраками издавна звали пароходы, затонувшие в быстрых подэфирных течениях.
– Именно. Несколько месяцев на изнанке. Команда исчезла, ни капли флогистона в баках – всюду только лёд. Вообразите кусок чёрного льда размером с пароход. Мёртвый, пустой. Страшный. Я не мог отвести от него взгляда. А как поднялись в эфир – ни следа. Знаете, ведь лёд тогда таял мгновенно…
– Я знаю, Айзек.
Даже двенадцать лет назад чёрный лёд был абсолютно неустойчив в эфире. На глубине, под эфиром, он сразу себя показал, ещё во времена ван Дреббеля. Агрессивный и злой в родной стихии, лёд укутывал зазевавшиеся пароходы непроницаемым покрывалом, полз по стенам, тянул щупальца во все щели, занимал собой пространство. Медленный убийца – так звали его моряки. Но стоило подняться в эфир, лёд мгновенно таял, будто что-то не выпускало его с изнанки. Так было, пока однажды —11 февраля 1892 года – пароход «Спайси» не пришёл в порт с оледенением на киле. Оно продержалось не более получаса, прежде чем окончательно растворилось в эфире – вроде бы ерунда, аномалия. Но с каждым годом, с каждым новым пароходом, понимающимся с изнанки, лёд сохранялся в эфире всё дольше. Сейчас официальный рекорд устойчивости льда был что-то около пяти часов.
– По сотне раз за год мы проскальзываем через пасть самого дьявола. Но стоит немного задержаться, переступить невидимую границу дозволенного, и обратного пути не будет. Понимаете, куда я клоню? Онтымэ для человека – всё равно, что для парохода погружение под эфир. Одно дело пробыть на холоде несколько часов, совсем другое – жить в нём месяцами. Всякий раз боюсь, что уже не буду прежним.
– Видимо, не слишком боитесь.
Но мрачное настроение уже покинуло Айзека.
– А и на «Бриарее» беспрерывно сидеть по вашему примеру тоже никак не возможно. Да и, знаете, за врагом присмотр нужен.