— А кто?
— Я Ангел с Небес.
— Ладно, Ангел, а Шура где, жена?
— Ушла в магазин.
— Тогда ты! Подай мне тапки.
— Минутку, я занята…
— Какой, блин, минутку?! Я тут мокрый стою!
Она словно обмерла — перестала строчить, медленно повернула к нему свое ангельское лицо, и вдруг ее небесно-голубые глаза наполнились слезами, и она, закрыв лицо руками, стала рыдать, совсем как ребенок.
— Эй, в чем дело?
Но она, отвернувшись, продолжала рыдать.
Навернув полотенце на пояс, он подошел к ней, тронул за плечо:
— Эй, что случилось?
Но она резко отстранилась и сказала, рыдая:
— Все! Все! Я улетаю! Я не могу так больше!
Он попытался обнять ее:
— Куда ты улетаешь, глупая?!
— Не прикасайся ко мне! Все! Все! Прощай! — И она стала бегать по квартире и судорожно швырять в свою сумку какую-то косметику, бижутерию.
— Ну подожди! Подожди! В чем дело?
— Ни в чем! Ты мне нагрубил! Ты меня обидел! Прощай навсегда! — И она взвилась в воздух, воспарила под потолок.
Он подпрыгнул за ней, пытаясь поймать, но она зависла под потолком горизонтально — так, что он был не в силах ее достать. И стала словно проваливаться сквозь потолок.
— Эй! — закричал он испуганно. — Постой! Не улетай! Ангел!..
— Нет! — жестко сказала она, уже наполовину исчезнув в потолке. — Я улетаю! Ты мне нагрубил!
Он брякнулся на колени и простер к ней руки:
— Прости! Я не хотел! Честное слово! Я извиняюсь! Ну, прости! Ну пожалуйста!
Она чуть снизилась:
— Мужчина, ты меня обидел!
— Я больше не буду, клянусь!
Она опустилась еще чуть-чуть и теперь висела в воздухе, словно юная еврейка на картине Шагала.
— Я тебе не верю!
— Верь мне! Честное слово! Я не хотел!
Она снизилась еще, сказала со слезами:
— Это было грубо, мужчина…
Он дотянулся до нее, схватил ее, обнял, стал целовать и завалил в кровать.
Она сопротивлялась, уклоняясь от его поцелуев:
— Нет! Не смей! Я не хочу! Нет!..
Но он уже сорвал полотенце с чресел своих и…
Позже, бессильно лежа на его плече, она тихо шептала:
— Мне было так хорошо… Мужчина, я тебя люблю. Пожалуйста, не обижай меня. Никогда не обижай, ладно?
— Ладно.
— Ты обещаешь? Если ты еще раз меня обидишь, я не смогу летать.
Он удивился:
— Как это? Почему?
— Потому что ангелам вообще нельзя на вашу землю. Здесь такая атмосфера! И такая грубость. Мне тут очень трудно. Не обижай меня, ладно?
— Хорошо. Но и ты… Так нельзя — чуть что, сразу в слезы. Может, ты беременна?
— Нет еще.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю.
— Ладно. А теперь… Пожалуйста, исчезни — счас Шура придет, мы с ней в деревню едем.
— В какую деревню? Зачем?
— За детьми. Они у Шуриных предков, а через неделю им в школу, первое сентября. Встаем.
— Поцелуй меня…
Он поцеловал.
— Еще!
Из прихожей послышался скрип ключа в двери. Он испугался:
— Все, все! Исчезни! Шура идет!
— Нет, поцелуй!
Он поцеловал ее и поспешно встал, а она сказала:
— Я тоже хочу в деревню.
Он удивленно повернулся:
— А тебе-то зачем?
И увидел, как она медленно уплывает вверх, растворяясь в воздухе под потолком.
Но — запоздало: Шура с пластиковыми сумками «Седьмого континента» уже на пороге и, изумленно глядя в потолок, испуганно хлопает глазами:
— Что это?.. Что это было?..
— Где? — сказал Пачевский.
— Ну вот, в воздухе! Только что…
Он пожал плечами:
— Что там могло быть? Тебе померещилось… — И, навернув полотенце на бедра, прошел мимо нее на кухню.
Шура, хлопая глазами, смотрела на потолок, потом — вслед своему мужу, снова на потолок над кроватью и снова Пачевскому вслед. Затем, закрыв глаза и стряхивая наваждение, потрясла головой.
Церковный звон остановил ее посреди бульвара. Она замерла как вкопанная, слушая его, и зачарованно пошла на эти звуки — пошла, не обращая внимания на поток авто, на красные светофоры… Гудели машины, визжали тормоза, орали водители, а она шла, не слыша и не видя их, шла словно по воздуху или как привидение… И пришла к храму Христа Спасителя. И вошла в него. И все той же зачарованной походкой, словно на магнит, уверенно свернула в зал, где с небольшой иконы глянул на нее Николай Угодник.
Подойдя к иконе, она остановилась, посмотрела ему в глаза. Помолчала, а потом вдруг сказала негромко:
— Коля, так вот ты, оказывается, где!
Николай на иконе как-то странно заерзал плечами и спросил:
— А в чем дело?
— Ты мне можешь помочь?
— Я не помощник, я угодник. А в чем дело-то?
— Ты можешь выйти?
— Зачем?
— Поговорить нужно. Выйди на пару минут.
Николай посмотрел по сторонам, оглянулся себе за спину. Но никого не было ни в зале, где висела икона, ни, видимо, за его спиной.
— Ладно, — сказал он. — На пару минут.
И вышел из иконы.
Минуту спустя Николай, разминая затекшие плечи и шею, шел по набережной Москвы-реки, а она шла рядом и говорила со слезами на глазах:
— Я не знаю, что с этим делать, Коля! Почему он смотрит на других баб? Ведь я… Я же ангел, настоящий ангел!
— Не плачь. Перестань…
— Нет, ты скажи, что ему нужно? Я самая лучшая! А он все равно… Ты можешь на него повлиять?
— Нет, не могу.
— Но почему?!
— Это не моя тема.
— Как? Что значит не твоя тема?
— Это у тебя претензии к Главному программисту. Он сотворил мужские и женские программы. Вы, бабы, живете любовью, а мужики — телом. Такие программы. Я не имею права вмешиваться.
— И ничего нельзя изменить?
Николай молчал.
— А если… — сказала она. — Если я пойду к Нему?
— К Творцу, что ли?