Водила завопил. Завизжали тормоза.

В дыму проступил танк. Подле брошенные машины. На асфальте, странно напряженные, замерли тела. Было впечатление, что лежащие приготовились отжиматься. Я снова стал снимать через лобовое стекло. Безостановочно чпокал на мобильник, как бы немного потеряв рассудок. Мне показалось, что это непрерывное чпоканье выстраивает стену между моей жизнью и происходящим.

— Ты зачем убивал людей? — кричал кто-то. — Я не убивал… Нас окружили автоматчики. Я медленно вышел. — Русский? — недоверчиво смотрел с брони офицер. — Мобильник? Нокиа? Крутой! Слышь, куда звонишь? Никто не поможет… Дальше нельзя, слышь.

Моих попутчиков положили на асфальт к остальным.

Офицер был похож на певца Гарика Сукачева.

— Мы добрые, защитили их. Мы здесь с Америкой воюем. Слышь, обезьяну возьми!

Горбясь, из-за танка вышел смуглый мужчина в синей майке. Сквозь темень лика пробивалась белизна страха. Он протянул мне измятую бумагу. Там было написано «Кто прав/виноват? Русские? Грузины? Осетины? Не знаю?». Он проводил опрос.

— Откуда?

Он воздел черные брови в стиле мистера Бина.

— Вэра ю кам фром? — Бразилиа! Бразилиа! — Из Грузии чудила перебежал, — сказал кто-то из солдат. К танку подскочил парень, увлекая за собой девчонку. Он истово и неотступно тискал ее за сиськи, этим объясняя, что она его. Грузинская пара. Их офицер пропустил по направлению к Гори.

Где-то близко заиграла стрельба. Русские скрылись в танке. Осетины вскочили. Стрельба пропала.

Отдельная история, как я вдвоем с бразильцем покрыл дорогу обратно до Цхинвала.

Через часы нас, одуревших от дыма, огня, выстрелов, подхватили в трофейный бумер наши спецназовцы.

Они много хохмили, славные парни.

На скорости они высадили лобовое стекло прикладами.

Я прикрылся, а бразилец замычал. Ему рассекло щеку.

…Война — это каша. Уверен, любая война. Даже самая справедливая. На войне побывав, чувствуешь стыд. Как будто виноват. Ты уезжаешь, а они, все, кого видел, остаются.

Про настоящую войну много слов и не скажешь.

Как я уволил друга

Я не мог оставаться на месте. Я понял, в чем дело. Как герой сказки, я искал правду. Хотел узнать что-то важное, чтобы жить дальше.

И вот, снова ехал. За окном поезда тянулась бескровная северная Русь: болота да кусты. На остановках набегали белые северные собаки с выпирающими ребрами и тявкали, задрав мученические морды.

Я приехал в Северодвинск на закате. Меня встретили друг Андрюха и его друг Эдик. Андрюха — ладный голубоглазый парень со скуластым спокойным лицом. Эдик — почти альбинос, высокий, все время подпрыгивающий. Он бодро подпрыгивал, ожидая на перроне, подпрыгивал и по пути к машине, как будто его тянуло в небеса.

Мы сели в кабаке и взялись за графинчик водки, мясо и соленья. Эдик начал живописать кошмары своего строительного бизнеса.

— Сергун, наконец-то ты догнал: надо ехать, — он перегнулся ко мне через стол. — Людей послушать, записать, что говорят… Я твой читатель! Помнишь, письмо прислал, когда тебя с выборов сняли! «Ленин, Соловки» — это я был.

— Он на Соловках родился, — сказал Андрей.

— А почему ты Ленин? — спросил я.

— Если ты проедешь всю Россию, тебя никто и ничто не остановит, — продолжал Эдик. — Никакая клевета. Я видел в Интернете: как же они бесятся, что нет у них над тобой власти! Пишут, что наркоман, ха-ха. Я же читал твою книгу «Ура!». Там же наоборот — за жизнь здоровую. Я после «Ура!» курить бросил, бегать начал.

— Это правда, — Андрей кивнул.

— Как я узнал, что с выборов тебя сняли, — опять закурил, — Эдик в подтверждение выудил сигарету из пачки и завертел между пальцев. — Сергун, ведь они запретить встречи с тобой не могут. Это встречи читателей и писателя… — бросил сигарету. Покатившись по столу, она остановилась на краю.

— Ленин? — снова спросил я. — А почему ты Ленин?

— Я раньше картавил, в детском саду. Потом перестал, но кличка-то привязалась! В школе не картавил, и все равно Лениным звали. Сам знаешь: один сказал, все повторили! — он хлопнул ладонью по столу, и сигарета сорвалась в пропасть.

— У нас город маленький, — загадочно согласился Андрей.

— А вот теперь лысею… — Эдик погладил себя по голове.

После ужина мы разошлись: Эдик пошел пешком к жене и грудной дочке, а я пошел к Андрюхе домой. И нас, и Эдика, хотя мы шли в разные стороны, ждали в пути одинаковые тьма и ветер. Море — не в силах дотянуться водой — гнало по улицам огромные волны ветра.

Вообще-то, у Андрюхи тоже была дочка, но уже полгода он жил один. Жена ушла к местному стоматологу и дочку восьми лет увела с собой.

Мы сели на кухне над пожелтевшей синей клеенкой и принялись пить чай. Говорили о литературе. Андрей — критик и публицист, много пишет и печатается. Уже полгода он работал в пресс-службе городских депутатов, за счет чего и жил. На те два дня, что я в городе, ему дали отгул, начальник — понимающий, книгами интересуется. «Я вас познакомлю завтра», — сказал Андрей, и мы перешли к семейной беде.

— Она не в него втюрилась, в бабки его… Я тоже не бедняк, но где мне угнаться за стоматологом? Черт бы с ней. Обидно, что дочку спрятала. Я мою Катю не видел месяц, просто не давали видеться. Только я в суд собрался, вдруг встречаю: жену и этого гада… У нас же город маленький. В ресторане их встретил, — Андрей рассказывал кротким голосом. Лицо оставалось добродушным и неподвижным. — Я подошел и говорю: «Встань». Он встал, и я выбил ему зубы.

— Все зубы?

— Много… Много зубов. — Андрей впервые усмехнулся. — Прикинь, зубы выбил стоматологу! С одного удара.

Я мельком глянул на руки товарища: большие и мягкие, они беззлобно и как-то скорбно лежали возле чашки с чаем, из которой шел пар.

— Ты силен…

— Не, мы с ним одной комплекции. Гнев придал мне силу. Я хотел разок двинуть. Но вот что получилось. Пришлось оплачивать ему новые зубы.

— Интересно, он сам их себе вставлял?

Андрей ответил скромным матерком — в том смысле, что не знает.

— Дочку увезли неделю назад. В Гатчину, под Питер. Туда они переехали. Отпуск возьму — поеду, навещу, — хлебнул из чашки и замолчал в тяжелом раздумье, точно бы смакуя кипяток. — А у тебя как? Видишь сына?

— Вижу.

— С Аней не наладилось?

— Не особо.

— Понятно.

На следующее утро мы пошли на завод. Нас сопровождал малословный приземистый человек. Этот мэн из эфэсбэ должен был контролировать наши передвижения по заводу. Он следил, чтобы мы не сделали фотографий. Главным секретом завода было то, что живет он, дай Боже, вполсилы. И все равно здесь было здорово и великолепно! Все же здесь работали рабочие — на этом Севмаше, возведенном некогда зэками на месте древнего монастыря среди болотистых земель.