– С детства. Ладно. Пока. Вам бы тоже не мешало подтянуться… – Они остановились у конечной точки. – Побежала я. – И она нырнула в метро «Пионерская».
Степа сел в кафешку, где оказалось дымно, мрачно, пестро, пьяно. Кафешка была кавказская, и была как один целый кавказец, небритый, в кожанке, гортанный, в цветастом кашне, наодеколоненный, курящий. Сплевывающий. «Приятного аппетита», – пожелал себе Степа и заказал помидоры со сметаной, суп харчо, лаваш и сто грамм коньяка «Московский».
Девушка, ее звали Оля Соколова, доехала от метро «Пионерская» до метро «Войковская», села в троллейбус и пропилила три остановки.
Степа доел, расплатился с крупной льстивой женщиной-подносчицей, у которой усатенькое спелое лицо напоминало хурму королек. Глянув на ее лицо, он рассеянно подумал: «Хорошо бы десерта, фруктов там…», но вышел в холод, где подумал: «Как же быстро темнеет. Вроде еще холоднее стало. Но коньяк греет». Залез в метро.
Оля, покинув троллейбус, подумала: «Как же быстро темнеет! Приду домой – надо пылесосить комнату. Поужинаю с родителями. Надо еще задание сделать, завтра коллоквиум в институте. Потом – тренировка. Чертова жизнь!»
Она пошла асфальтовой дорожкой от остановки сквозь темень деревьев к ярко освещенному супермаркету.
– Девушка, – услышала она второй раз за день. – Девушка! – Обернулась. – Извините, девушка… – Мужским голосом просителя говорил темный человек.
– Что вам?
– Это вы обронили? – Он протягивал ей что-то.
«Нет», – хотела сказать Оля, но предмет сам придвинулся к ней, рывком мужской руки. Тряпка, через которую железные пальцы схватили за нос. «Пусти, козел…», – успела подумать, ощутила запах… запах правды, и как будто кто-то срывает с нее маску, и попала в облако… Душное облако золотилось, в нем отчаянно пел соловей.
– Ну ты отчаянный. Утро доброе! – Кондратий отодвинул кресло, и встал навстречу вошедшему. Сгорбленно вышел из-за стола и протянул руку. Пожал, а левой обнял и стал похлопывать.
– Да какой отчаянный… Я же не сам их таскаю… Я пою, они и тянутся… – расплылся в виноватой улыбке Соловей.
– Молодец, – уверенно сказал Кондратий. – Пойдем.
Его сгорбленная спина замаячила у дверцы в стене. Он повернул ручку, и они вошли в следующее помещение. Зеленые плюшевые стены. Круглый стеклянный столик с тремя кожаными креслами вокруг. В кресле утопал худой высокий мужчина, прикрыв глаза, отчего синяки подглазий и век, казались провалами глазниц. У него было тонкое смуглое лицо.
– Витя, не спи, бабло просрешь… – по-барски расхохотался зубами Кондратий.
Мужчина рыпнулся, приосанился в кресле и верноподданнически сузил зеленоватые глаза. Это был Виктор Вивиорский – «теневой кардинал» у Кондратия.
Все трое расселись вокруг стола.
– Бляха, а у нас у всех костюмы черные! – Кондратий разинул рот, уронил на столик капли слюны и шлепнул сверху пятернями. – Кого хороним?
– Стараемся… – выдавил кардинал.
– Что стараемся, Витя? – рыкнул Кондратий.
– Стараемся вам соответствовать… – находчиво улыбнулся Соловей.
Кондратий потер руки и опять уложил на стол:
– Ну, давай, вождь молодых, излагай, рассказывай нам, как мы дошли до жизни такой…
– У меня две новости, – сказал Денис. – С какой начинать?
– С плохой, – ответили Кондратий и Вивиорский одновременно.
– Плохая такая, что вчера запалил нас один гондон на Слете…
– Я говорил: не надо им слова давать… – быстро вставил Вивиорский.
– Ну, так совсем не давать, что за организация получается? – покачал головой певец.
– Какая надо, такая и будет, – сказал Кондратий зло. – Короче давай…
– Запалил. У него девка пошла в работу. Ну, и он давай истерить: «Где она? Че она? Это враги мутят»…
– Я говорил, что начнет вскрываться, – быстро сказал Вивиорский.
– И че? – Кондратий уставил на него крупные стеклянные глаза. Изнутри глаз бил колючий свет. – И че? – повторил он. – Замнем. – Он сложил обе пятерни в кулаки. – Пока мы – это власть, а мясо идет в работу… Мусора под контролем. Главное, чтоб не разнюхали какие черти лишние… Че бы их валить не пришлось… – И он зловеще нутряно хохотнул.
– Был один. Я ему интервью давал.
– Вчера? – спросил Вивиорский быстро. – Он видел палево?
Певец кивнул, и шепотом сказал:
– Мелочь вроде.
– Пробьешь, откуда, кто, – устало сказал Кондратий. – И моим парням сообщи. Они возьмут под колпачок. Съедет если че. Журналист – не мужик…
– Ну, а в зале все уладили, – рассказывал Денис. – Я объяснил, кто орал, – не в себе. Особого любопытства не было. Да и кто поверит? Да и кто будет лезть-копать? У всех делов… Они у нас, слава богу, на звенья разбиты. Мясо в работу пойдет, остальные не заметят. Это мы не просекли, что у девки шуры-муры были со звеньевым. Мы новичков в работу берем, одиночек… Чтоб никто не спохватился…
– Да знаем все. – Кондратий почесал щетинистый подбородок. – Хорошая новость – это и есть?
Вивиорский ехидно крякнул.
– Хорошая – другая, – спокойно сказал певец. – Как водится. Отчетик. – Он вытащил из нагрудного кармана лист белой бумаги, сложенный вдвое, развернул и громко прочитал написанное красными печатными буквами с просветом между строчками:
1 СЕНТЯБРЯ: МИРЗОЕВ ТИМУР, 1990 Г. Р., БОКС, МАХАЧКАЛА
2 СЕНТЯБРЯ: ПОПОВ ЕГОР, 1980 Г. Р., ДОНОР, АТЛЕТ, СМОЛЕНСК
8 СЕНТЯБРЯ: АНДРЕЕВА ВАЛЕРИЯ, 1987 Г. Р., ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ГИМНАСТИКА, МОСКВА
14 СЕНТЯБРЯ: СОКОЛОВА ОЛЬГА, 1989 Г. Р., ЖЕНСКИЙ ФУТБОЛ, МОСКВА
– У меня всё. – Певец положил бумагу на стол. – Все прошли обследование. Все чистые. Органы свежие. Цена – максимум.
У Вивиорского были скорбно поджаты губы.
– Как? – охнул Кондратий. – Женский футбол? Она что, мандой своей играла?
– Почему? – удивился Певец.
– Так, к слову пришлось… – Кондратий расхохотался и показал ему пятерню, Певец ответно показал свою, и Кондратий хлопнул смачно. – А ты че, Витя, не смеешься?
– Кхе-кхе, – растянул тонкий рот Вивиорский.
– Соколову сегодня готовят. Остальные обработаны и переправлены. То есть все органы, как положено… Честь по чести. Китайская сторона претензий не имеет.
– Вы кого спрашивали? – Вивиорский прищурил левый глаз.
– Ван Цзинвэя, блин.
– Блин – имя?
– Дядя Витя, засунь свою иронию себе… Я, вообще-то, певец, блин. А ты чем занимаешься? Теневик от политики, блин… Дядя Кондратий, у вас покурить можно?
– Некурящие, – нахраписто заявил Кондратий. – Ты не парься. Ты че, их сам потрошишь? Это китаезы. Ты находишь объект, узнаешь результат, закрепляешь, тебе работать не надо, это все равно как пасть разевать под эту…