– Конечно, милое дитя. Мне так скучно здесь, в заточении. Только скажите, зачем вам понадобился такой старый хрыч, как я? Если вы от этих, то зря стараетесь. Я свое слово сказал и забирать его назад не собираюсь.
– Я не от «этих», – произнесла я мягко, – я против них.
Если старый патологоанатом имел в виду дело, которым я занимаюсь, то мы по одну сторону баррикад. Если же нет, то мне все равно импонировали его твердость и бескомпромиссность. Он походил на человека, которого трудно как купить, так и запугать.
– Как мне вас найти? По домашнему адресу?
– Ни в коем случае, – испугался он, – там кошмар всей моей жизни. Если вы ей попадетесь, она заговорит вас до смерти.
– Уже попалась, – усмехнулась я, – но вырваться из лап чудовища смогла. Просто нажала кнопку отбоя.
– Тогда вы меня понимаете. Итак, если вы на машине, приезжайте на дачу. Это совсем недалеко от города.
Он назвал мне координаты дачного поселка, и я не стала медлить. Минут через тридцать проехала указатель деревни, за которой располагались дачи, завернула на грунтовую дорогу и, немного поплутав, нашла нужный мне домик. Абрам Семенович логично и четко смог объяснить дорогу. Домик его был деревянный, сложенный из брусьев. Довольно старый, но добротный. Из трубы уютно струился дымок, вишни и яблони, заполонившие участок, выпускали первые лаковые листочки.
Хозяин дачи производил приятное впечатление. Аристократичные черты, прямая спина, гордый профиль, начинающая терять волосы, но аккуратно подстриженная макушка, красиво очерченные губы. На хронического алкоголика он никак не походил, скорее, на отставного офицера. Несмотря на не совсем комфортные условия дачной жизни, был чисто одет и гладко выбрит.
– Я вас так и представлял, – констатировал он, увидев меня за калиткой, – и очень рад, что не ошибся. Вы действительно не от «этих».
– Почему вы так уверены? – заинтересовалась я. – Меня можно было подкупить, уговорить, шантажировать. А что, если сейчас из машины выскочит пара вооруженных до зубов молодчиков? Стекла-то тонированные.
– Значит, я дурак. Дураку – дурацкая смерть, – развел руками он. – Ну что, будем считать знакомство состоявшимся?
– Полина Казакова, – почему-то не смогла представиться чужим именем я.
Мне часто приходится идти на мелкие и более масштабные сделки с совестью, просто благодаря инстинкту самосохранения, но сейчас почему-то я почувствовала: этому человеку можно сказать правду.
– Проходите, Поленька. Хотите – пройдем в дом, а если соскучились по свежему воздуху, можем посидеть в беседке.
Я выбрала беседку.
– Вы из-за того случая, из-за которого я вынужден был уволиться?
– Я представляю внучку Лепнина Матвея Васильевича.
– Значит, я угадал.
Абрам Семенович не заставил меня вдаваться в подробности моей миссии, он сам начал рассказ.
На первый взгляд, тот случай был заурядным: смерть по причине сердечной недостаточности. Больному было за шестьдесят, ничего удивительного в том, что в этом возрасте шалит сердце. Только вот при вскрытии сердце оказалось как у двадцатилетнего юноши, совершенно здоровым. Собственно, и здоровое сердце иногда дает сбой, в этом нет ничего удивительного. Любой знает, что инфаркт могут спровоцировать испуг, несчастье с близкими, даже сильная радость или, простите, оргазм. Но, насколько Абраму Семеновичу было известно, ничего подобного этот больной не испытывал.
Подозрение на воздушную эмболию у патологоанатома появилось чисто на уровне интуиции. Дело в том, что диагностируется она довольно сложно, до сих пор нет четкой методики выявления пузырьков воздуха в кровотоках, и только в полостях сердца, тоже с применением специальной методики, можно выявить воздушные эмболы.
Абрам Семенович старался говорить на понятном мне языке, но иногда все-таки углублялся в тонкости своей профессии. И хотя его рассказ занял достаточно много времени, я не считала, что потеряла его даром.
– Как мог попасть воздух в сердце? – напрямик спросила я, когда он сделал небольшую паузу.
– Чаще всего это происходит при ранениях, ошибке хирурга, неправильных манипуляциях при введении лекарства внутривенно, – прямо глядя мне в глаза, ответил он.
– Лепнин не был ранен? Ему не делали операцию?
– Нарушений кожных покровов я не обнаружил.
– Сколько необходимо ввести воздуха при внутривенной инъекции для того, чтобы возникла воздушная эмболия?
– По-разному, все зависит от скорости введения. От нескольких кубиков до ста пятидесяти миллилитров.
– То есть обычная ошибка медсестры исключается? Невозможно незаметно ввести пациенту даже один кубик воздуха. Я права?
– Абсолютно, если эта медсестра не слепая.
– Как скоро наступает смерть? – не отставала от него я.
– Быстро, в течение минуты. Внезапный приступ удушья, кашель, посинение верхней половины туловища, чувство стеснения в груди, и спустя несколько секунд человек мертв.
– Вы считаете, что его убили?
– Уверен.
– И так прямо написали?
– Написал! – приосанился отставной патологоанатом.
– Что было дальше?
А дальше были грубые просьбы каких-то типов, встретивших его в подъезде. Только теперь я заметила на лице Абрама Семеновича следы желтоватого синяка. На следующий день какой-то добрый человек, позвонивший ему по телефону, растолковал ему, что если он немедленно не исправит написанное, то сам ляжет на стол морга.
– Только не подумайте, что я уволился и уехал из-за того, что испугался этих подонков. Просто стало противно. Отдохну немного, устроюсь на другое место. Меня уже ждут. Профессионалов моего класса в городе больше нет.
– Почему вы не заявили в милицию?
– Не успел. После того, как на меня напали в подъезде, собрался было, но узнал, что тело кремировали. Так что мои слова уже никто подтвердить не сможет. Представил лицо сержанта в приемном отделении, вопросы типа: зачем вам это надо… Тошно стало. Вы меня осуждаете?
– Вы подтвердите свое заключение, если это будет надо? – суховато ответила я.
– Конечно, – засуетился он, – затевать дело, бороться я не стал, а вот помочь – с удовольствием. Даже не сомневайтесь.
– И не испугаетесь, если вам опять угрожать будут?
– Я живу с моей Иришкой. Я прошел все круги ада. Страшнее в жизни уже ничего быть не может, – отшутился он.
– А сейчас сможете коротко записать ваш рассказ?
– А, давайте, – махнул рукой он, – мало ли, что в жизни произойти может. А так хоть правда наружу выйдет.
Он сел писать, я прошлась по саду, чтобы не мешать. Кроме письменного рассказа, у меня была запись на диктофоне, так что подстраховалась я по полной программе.