В одну сторону прошел, в другую, потом назад возвратился – ни крепей, ни стен, и чудится, над головой кровля так высоко, словно небо. И под ногами не камень, а песок...
Но в первый миг больше не страху было, обиды, что от бати влетит и смеяться над ним станут, в другой раз с собой в разведку не возьмут. Глеб выставил вперед обе руки, чтоб не удариться, если вдруг стена появится, пошел прямо и скоро наткнулся на каменный столб. А за ним опять пустота...
Вот здесь и оборвалась душа! Он сел под эту колонну и глядь, фонарь движется! Луч мелькает и прямо к нему – отец или Никита хватились!
«Ну, сейчас будет!» – пронеслось в голове, и уже оправдание придумывать начал, но смотрит, а это какая-то белобрысая девчонка, и фонарь в руке у нее яркий, на неоновый больше похож.
Подошла, на корточки присела – примерно ровесница, коленки к подбородку, худенькая, и спрашивает:
– Ты заблудился?
Глеб отрицательно головой помотал. Откуда здесь взялась? Никаких туристов, никаких палаток по пути не видели, вообще гора Кайбынь далеко от дорог, и место глухое...
Да и как в штольню попала?!
Она же свой фонарик поставила и говорит:
– Дай руку.
– Зачем тебе?
– Я ранки закрою, они и заживут.
– Ничего, так пройдет, – упрямо сказал он.
– Почему тут сидишь? – спросила девчонка. – У тебя свет погас?
– Батарея села...
– А что ты делал?
– Тебе-то что? – с вызовом спросил Глеб. – Не скажу!
Она же засмеялась, но без ехидства, а как-то даже приятно.
– Я и так знаю! Видела, как ты стенку ковырял. Хотел рази добыть. Руку поранил...
– Кого-кого?
– Разь. Это у нас золото так называется.
– Ну и хотел! Твое, что ли?
– Думаешь, это разь?
Глеб тут только и рассмотрел, что девчонка смуглая, загорелая, будто целыми днями под солнцем валялась. И одета в какую-то долгополую, шелковую на вид и совершенно сухую тряпку.
Как только сквозь сплошной капеж прошла?
– А что по-твоему?
– Обманка. Золото не такое.
Он хотел ответить ей грубо, однако неожиданно встретился с ней взглядом и не посмел. Глаза у нее были не такие, как у обыкновенных девчонок, – совсем светлые, будто она слепая. Или из-за фонаря так показалось, потому как свет был другой, не электрический какой-то, а словно от яркой луны.
– На, погляди на мой светоч. – Она поставила перед ним этот светильник. – Он весь из рази.
Голос у нее был насмешливый, но не обидный...
Глеб однажды только видел у матери колечко, которое та надежно прятала вместе со своими документами, но фонарей с золотыми отражателями точно не встречал: круглая, желтая тарелочка на ножке, и посередине что-то вроде куска зеленоватого, бутылочного стекла, никак на электрическую лампочку не похожего. Но из него бьет голубоватый луч и, отражаясь, рассеивается широким потоком света. Ни батарейки, ни проводов, ни фитиля...
Классная штуковина, конечно. Тарелка, петелька, за которую держать, и даже ножка на самом деле золотые... Он не удержался, в руки взял – тяжелый фонарь, со всех сторон оглядел.
– Из настоящего золота?
– Из настоящего.
– А лампочка из чего?
– Камешек самоцветный.
– На долго хватает?
– Навсегда.
– Здоровский фонарик...
– Я тебе подарю такой, – благосклонно пообещала она. – Если сам меня найдешь, когда вырастешь. А обманку брось. Хочешь, покажу настоящую горную разь?
– Хочу, – согласился Глеб, чувствуя, как его начинает распирать от непонятного восхищения.
– Пойдем!
И повела куда-то в темное пространство. Не так много и прошли, девчонка поднимает светоч над головой – стена впереди озарилась белыми косыми полосами, а в них темные, желтые разводья, больше на медные похожи, и совсем не блестят.
– Гляди!
– Это разве золото? – усомнился Глеб. – Тусклое какое-то...
– В недрах разь никогда не блестит, – сказала девчонка. – Она только от слепых человеческих глаз разгорается. Или от камня самоцветного... Ну, если посмотрел, иди. Дорогу помнишь?
Он смутился и в первую минуту не знал, что делать: признаваться, что заблудился и без фонаря оказался, или нет – так стыдно перед девчонкой...
А она будто угадала, что Глеб в замешательстве, и говорит так снисходительно:
– Ладно, пойдем. На сей раз выведу. Только ступай по моим следам и не отставай.
Сказала так и пошла куда-то совсем в другую сторону – совсем не туда, где, как Глебу казалось, должен быть выход. Но он спорить не стал и поплелся за ней. Девчонка же идет как-то странно – ногами вроде бы не перебирает и будто плывет, или из-за одежины ее длинной – не видно. Причем светит не себе, а ему, повернув фонарь отражателем назад.
И хоть бы раз оступилась или запнулась. Глеб же присмотрелся, и почудилось, что под ногами не просто каменная крошка шуршит, а вроде как золотой песок. Хотел на ходу нагрести горсточку, но только чуть склонится, как девчонка тут же оборачивается и поторапливает:
– Не отставай и по следам ступай.
Из пустого пространства в какой-то ход завела, где слева и справа чуть ли не на каждом шагу всякие норы нарыты, лазы. В один из них нырнули и совсем немного прошли, как неожиданно в знакомой штольне очутились! Причем где-то между завалом и душем Шарко.
Когда к выходу шли, где в некоторых местах с кровли чуть ли не потоки срывались, девчонка ловко под них подныривала и выходила сухой из воды. Глеб попробовал повторить ее змеиное движение и в результате промок насквозь – струя за шиворот попала.
Привела она Глеба к деревянной двери и внезапно фонарем ему прямо в лицо посветила, так что он ослеп на минуту. И больше ее не увидел, но голос услышал:
– Да просветлятся твои очи! Но забудешь меня – зельем опою!
И назвала свое имя, которое он потом, по прошествии лет, никак не мог вспомнить...
Глеб тогда ничего ни отцу, ни, тем паче, брату, не рассказал, а стащил сапоги, робу, забрался в палатку, согрелся в спальнике и даже очень скоро заснул, да так крепко, что утром едва растолкали. Свои ночные приключения и имя девчонки он спервоначалу отчетливо помнил, но помалкивал и, когда полез в карман, обнаружил там горсть какой-то легковесной, блестящей шелухи, при солнечном свете уж никак не похожей на золото.
Разведка в горе Кайбынь у них ничем не закончилась, плиту подковырнули, подняли, но под ней оказалась совсем не глубокая и пустая яма. Еще через день все аккумуляторы сели, поэтому они свернули лагерь и поехали в Осинники. Правда, по дороге отец с Никитой замыслили новую разведку, к Медной горе, и уже ничего от Глеба не скрывали. И тут только признались, что обманули его с золотом, что был это обыкновенный пирит, и что знали, как он тайно ночью ходил в квершлаг его ковырять. Таким образом, проверяли, не струсит ли. Он не струсил, и потому теперь его можно смело брать в следующую разведку.