– С тобой все в порядке? – спрашивает какой-то парень.
Ты смотришь на него невидящими глазами, но он не более чем размытый кровавой водой силуэт. К черту! Попытайся подняться и выйти на улицу. Морозный воздух трезвит. Ты прикуриваешь. Одна попытка, вторая, третья… Теперь домой… Вот только бы вспомнить, где он…
* * *
Молоденькая официантка улыбается, пытаясь кокетничать. Она знает, кто ты, но ты не знаешь, кто она.
– Может, что-нибудь покрепче?
– Не хочу упасть к полуночи под стол.
И снова улыбка на лице, которого ты не помнишь. И не пытайся понять этого. Просто прими как должное. Ты уходишь добровольцем, а когда возвращаешься, тебе говорят, что мать умерла год назад. «А как же письма?» – спрашиваешь ты. Тетка опускает голову и говорит, что это она писала их тебе. Она… А ты даже ничего не заметил. Совсем ничего… «А ведь я любил ее. Всегда любил», – думаешь ты… И снова безглазая азиатка устремляет на тебя свой молчаливый взгляд…
– Почему ты живешь здесь? – спрашивает официантка. Она лежит рядом с тобой поверх одеял, и капельки пота все еще блестят на ее бледной коже.
– Ты знаешь, где лучше? – спрашиваешь ты, прикуривая сигарету.
– Ты мог бы поехать в Акрид, – говорит она.
– Ты была в Акриде?
– Нет, но ты был.
– Там нет гор.
– К черту горы.
– К черту Акрид!
Она засыпает. Ты встаешь с кровати и садишься за стол. Оставленная матерью шарманка люминесцирует, чувствуя близость хозяина. Ее невидимые щупальца проникают в твой мозг, роются в воспоминаниях. Принтер жужжит, неспешно печатая на белых страницах черные слова, предложения, абзацы… Может быть, на этот раз она расскажет о безглазой азиатке? Объяснит, почему эта девочка преследует тебя? Ведь война давно закончилась. Но что стало с этим миром? Два миллиарда уцелевших человек все еще продолжают ненавидеть друг друга. Молоденькая официантка в постели по изощренности даст фору опытной шлюхе. Синедрион узаконил подобные отношения с тринадцати лет, с шестнадцати количество партнеров уже не ограничено. Правительство тоннами синтезирует наркотики, наполняя аптеки средствами для снятия послевоенных синдромов. Никто не победил. Никто не проиграл. Никто ничего не вынес из минувшей войны. Лишь только безглазая девочка-азиатка, которая смотрит на тебя в молчаливом протесте. Смотрит и ничего не говорит. И официантка, имени которой ты не знаешь, да и она, наверное, не знает твоего имени. Все относительно. Даже шарманки, которые созданы творить.
Они влезают в голову, сжирают твои воспоминания, а потом создают нечто, похожее на шедевр. Книги, картины, музыку… Два миллиарда человек – и всего семь тысяч шарманок. А синедрион сообщает, что искусство впервые после войны переживает небывалый взлет. Единый правитель в Акриде называет цифры, показывает графики. Кому это надо? Жирный покланяется тебе, потому что у тебя есть шарманка. Жирный ненавидит тебя, потому что шарманки никогда не будет у него. Но ведь ты не просил этого! Вот твоя мать – это другое. Она любила книги. Любила искусство. А ты – нет. Но шарманка перешла к тебе по наследству, и ты не можешь от нее отказаться. Как-то раз ты спросил отца, почему он любил твою мать? И снова все дороги привели к шарманке.
Может быть, в голове у твоей матери действительно было много света, и шарманка, питаясь этими мыслями, создавала по-настоящему хорошие книги, но у тебя света нет. Там есть лишь безглазая азиатка и кровавые реки. Но шарманка почему-то не хочет рассказывать о них. Она создает какие-то глупые книги, которые ты даже не читаешь, потому что все равно не сможешь понять, зачем они нужны. Но редактор платит, а люди говорят «спасибо». И ты в меньшинстве. Помнишь художника, с которым ты встретился однажды у своего психоаналитика? Кажется, он тоже жаловался, что его шарманка рисует не то, что он хочет. Может быть, так везде? Может, ни одна шарманка не создает то, чего хочет ее хозяин? Может быть, все это: музыка, литература, живопись, архитектура – все, что связано с искусством, – одна большая подделка? Хотя вряд ли это имеет какое-то значение. Так было, так есть и так будет. Как безглазая азиатка, которая смотрит на тебя и молчит, и кровавые реки несут вниз по течению нескончаемое эхо боли…
* * *
Лучи солнца бьют сквозь незашторенные окна, беспокоят словно назойливая муха, заставляя проснуться. Открой глаза. Закури. Клубы дыма заполняют комнату. Ты принимаешь душ. Тело болит. Голова раскалывается. Когда-нибудь шарманка убьет тебя. И все ради чего? Возьми четыре листа, созданные этой машиной. Что за дурацкая история жизни? Ничего общего с твоей. Никаких рек, наполненных кровью. Никакой смерти и хаоса. «Но разве это твоя жизнь?» – читаешь ты, и брови хмурятся, словно живут отдельно от тебя. Что это? Как это? Читаешь дальше. Вот твоя сводная сестра. Вот отец. Почему эта чертова машина включила их в историю? И что это за слепец, который разрушит их жизни? И кажется, что шарманка окончательно спятила. Или спятил ты?
– Можно я приму душ? – спрашивает официантка.
– Делай что хочешь, – говоришь ты.
Она проходит мимо, щеголяя наготой, но ты не обращаешь внимания. Кто-то стучит в дверь. Открываешь.
– Ян Дивнич? – спрашивает представительно одетый мужчина.
Широкие плечи, жесткие черты лица, короткие темные волосы, схваченные на висках сединой, и твердый взгляд человека, который явно не станет тратить время по пустякам. Но все относительно. Не так ли?
– Вы кто? – спрашиваешь ты.
– Писатель.
– Ненавижу писателей.
– Почему бы нам не поговорить в доме? – он заглядывает в комнату, видит голую официантку и спрашивает, сколько ей лет.
– Не знаю, – признаешься ты.
– Может, уже больше шестнадцати?
– Пошел к черту!
– Эй! – возмущается официантка, смотрит на незнакомца и говорит, что ей уже семнадцать. – Если, конечно, вы из Акрида.
– Именно оттуда, – улыбается незнакомец и говорит, что его зовут Шмидт. – Писатель.
– Как романтично! – выдыхает официантка и что-то щебечет о шарманках и росте культуры в индустриальных районах мира.
* * *
Ты сидишь в ресторане и ждешь, когда вернутся Шмидт и официантка.
– Никогда не упускай того, что само идет в руки, – говорит Шмидт, подсаживаясь за твой столик.
– Откуда ты знаешь меня? – спрашиваешь ты.
Он заказывает бокал красного вина и достает из дипломата помятую рукопись, которую может создать только шарманка.
– Она еще не закончена, но… – он протягивает тебе кипу макулатуры.
– Я не буду читать, – говоришь ты.
– Я тоже не хотел, – признается Шмидт. – Но когда я увидел, что шарманка пишет обо мне…
– Причем тут я?
– Она и о тебе пишет. Думаешь, как я тебя нашел?