– Ай, меня поймали!..
– Ксюха водит, бежим!
Я определила ту девочку, которую ребята звали Ксюхой. Лет тринадцати, худенькая, лицом похожая на Рузанну-Марию. Простенькое ситцевое платье было ей явно великовато, значит, с чужого плеча. Да ладно еще, будь оно чистым, но платье было далеко не первой свежести.
Вдруг откуда-то сверху раздался зычный женский голос:
– Ксюха! Беги за хлебом!
– Ну, ба… Потом! Я еще поиграю…
Я подняла голову и увидела на балконе третьего этажа женщину лет пятидесяти в замызганном халате, с бигуди на голове. Она держала в руке половник, облизывая его.
– Кому сказала! Беги за хлебом, жрать пора, а хлеба нет!
Да, лексикон у Машиной мамы, прямо скажем, не дворянский. Внешне-то они похожи, только женщина на балконе полнее и развязнее.
Девочка обиженно опустила голову и поплелась в подъезд. Через пару минут она вышла с пакетом в руке и пошла, как видно, в магазин. Я отправилась следом, держась от нее на небольшом расстоянии.
В магазине девочка положила в свою корзину хлеб, пачку масла, килограмм весового сахара, что-то еще… Когда она подошла к кассе, продавщица пробила чек и сказала:
– С тебя семьдесят три рубля пятьдесят копеек.
Девочка долго считала деньги у себя на ладони, затем протянула их продавщице.
– Здесь не хватает десяти рублей, – сказала та.
– У меня больше нет.
– Тогда выложи что-нибудь, пачку масла, например.
– Но у нас масло кончилось, – насупилась Ксюша.
– Что делать! Раз у тебя денег не хватает. Или вот батон выложи…
– У нас и хлеба нет…
– Не надо ничего выкладывать, – сказала я, – вы говорите, десяти рублей не хватает? Вот, возьмите. – Я протянула продавщице десятку.
Та отдала чек девочке. Ксюша посмотрела на меня с благодарностью:
– Спасибо… – И она вышла из магазина.
Я купила две порции мороженого и выскочила следом за ней.
На улице я догнала ее.
– Тебе в ту сторону? Мне тоже. Значит, вместе пойдем, – сказала я.
Девочка осторожно покосилась на мороженое.
– Ты знаешь, – сказала я, – я вот взяла две порции, а теперь вижу, что не съем столько. Поможешь? – Я протянула Ксюше мороженое.
Та испуганно завертела головой:
– Нет, не надо…
– Бери, я его все равно выброшу. Да я правда не хочу два, одно бы съесть. – Я снова протянула мороженое девочке. У той от радости даже глаза загорелись.
– Спасибо, – очень тихо сказала она и взяла лакомство. Было видно, что ей страшно неудобно, может, даже стыдно, но желание съесть мороженое оказалось сильнее.
Мы шли по тротуару и лизали холодную сладкую массу.
– Меня Полиной зовут, – сказала я, – и я могу угадать, как зовут тебя.
– Не угадаете, – чуть осмелела девочка.
– Угадаю! Так, так, так… Тебя зовут… Ксения! Что, я угадала?
– Да… – растерянно сказала она. – А вы что, все-все так угадывать можете?
– Нет, но кое-что… Вот ты, например, живешь не с мамой. Правильно?
Ксюша опустила голову.
– Да…
– Ты живешь с бабушкой, а маму видишь очень-очень редко. Так?
Девочка вздохнула:
– Так…
– А еще могу сказать, что с бабушкой тебе плохо.
Девочка опять вздохнула.
В это время мы вошли в ее двор.
– И где тебя черти носят? – раздалось сверху. – Я сколько могу ждать? Ксюха, ты что, ногами шевелить разучилась?!
Я посмотрела вверх. Женщина стояла на балконе и от возмущения размахивала руками. Ее крики слышал весь двор. Ксюша втянула голову в плечи и побежала в подъезд.
Да, уехать домой сегодня мне, похоже, не придется. Планы поменялись на ходу. С Ксюшей надо было что-то делать. Я еще долго стояла во дворе под деревом, наблюдая за окнами на третьем этаже. Наконец в мою голову пришла одна идея.
Я отправилась на поиски укромного местечка. За соседним домом я заметила один хороший закуток. Он был закрыт от людских глаз со всех сторон сараями и кустами. Да и не было вокруг никого. Дело опасное, но куда деваться! Я втиснулась в этот закуток, положила свою дорожную сумку на траву, достала из нее кофточку, которую прихватила на всякий случай из дома. Переодевшись, я начала гримироваться. Черный парик, очки и темная помада, к которой я уже испытывала стойкое отвращение, завершили мой новый имидж. Я вышла из кустов и расправила на себе блузку. Напротив меня стояла женщина с мусорным ведром и смотрела в мою сторону далеко не с дружественным видом.
– Ходют тут по кустам, – заворчала она, – нашли общественный туалет! Гадют и гадют, совсем совесть потеряли.
Объясняться с ворчливой гражданкой было бессмысленно. Не буду же я ей доказывать, что зашла я за сарай не для того, чтобы справить малую нужду, а чтобы загримироваться! Я ускорила шаг и почти бегом удалилась со двора.
На мой звонок открыла колоритная дама, недавно стоявшая на балконе в видавшем виды халате. Не успела я и рот открыть, как она опередила меня:
– Здрасьте! И чего вам надо?
От дамы слегка пахнуло перегаром. Аромат вполне гармонировал с ее недружелюбным тоном и затрапезным видом.
Я быстро вошла в образ собесовского работника и, поправив очки, строго сказала:
– Гражданка Петухова? Я из комитета по делам несовершеннолетних.
И шагнула за порог.
Петухова опешила. Она отступила, пропуская меня в комнату. А я вошла туда с видом привыкшего к таким визитам человека.
– Где можно присесть? – строго спросила я.
Спесь с Петуховой слетела почти молниеносно.
– Сюда, – показала она на обшарпанный стул возле стола.
Я, поборов брезгливость, присела.
– А вы чего пришли-то? – настороженно спросила хозяйка.
– Посмотреть, в каких условиях живет Петухова Ксения.
– В каких, в каких… В хороших! – Дама уперла полные руки в бока.
– У нее есть отдельная комната? – спросила я.
– Есть.
– Где? Покажите.
– А вот эта и есть ее комната.
– Разве девочка живет не в отдельной? Эта же проходная.
– В другой комнате я с мужем живу! – с вызовом заявила мадам Петухова.
Я окинула помещение взглядом. Конечно, когда-то все здесь было, наверное, вполне прилично, но с годами мебель обветшала, палас под ногами истерся до дыр. Но если старые вещи еще можно оправдать бедностью, то грязные полы и окна – только безалаберностью хозяйки. В комнате стоял единственный диван, который, как я заподозрила, служил по ночам кроватью для девочки. Ее вещей в комнате заметно не было. Из открытой двери спальни доносился чей-то храп.