– Отнюдь. – Неожиданный выпад Эраста Петровича ничуть не смутил. – Из тринадцати эксгумированных тел со следами глумления только четыре были доставлены непосредственно с места преступления: Зотова, Марья Косая, Андреичкина и неизвестная девочка, причем две свои февральские жертвы вы не успели обработать по всей вашей методе – видно, кто-то спугнул. Прочие девять трупов, обезображенные страшнее всего, были извлечены из безымянных могил. Московская полиция, конечно, далека от совершенства, но невозможно себе представить, чтобы никто не обратил внимания на трупы, изуродованные таким чудовищным образом. У нас в России убивают много, но проще, без этаких фантазий. Вон когда Андреичкину искромсанной обнаружили, какой сразу переполох поднялся. Немедленно донесли генерал-губернатору, а его сиятельство отрядил для дознания чиновника особых поручений. Скажу безо всякого бахвальства, что князь поручает мне лишь дела, которым придает чрезвычайное значение. А тут чуть не десяток истерзанных трупов, и никто не поднял шум? Невозможно.
– Что-то я не пойму, – впервые с начала «процесса» раскрыла рот Ангелина. – Кто же над ними, бедными, такое учинил?
Эраста Петровича ее вопрос явно обрадовал – упорное молчание «судьи» лишало разбирательство всякого смысла.
– Самые ранние тела эксгумированы из ноябрьского рва. Однако это вовсе не означает, что Джек-Потрошитель появился в Москве уже в ноябре.
– Еще бы! – прервал Фандорина обвиняемый. – Насколько я запомнил, последнее лондонское убийство совершено в канун рождества. Не знаю, удастся ли вам доказать нашему очаровательному судье, что я повинен в московских преступлениях, но уж Потрошителя вам из меня точно сделать не удастся.
По лицу Эраста Петровича скользнула ледяная усмешка, и оно снова сделалось строгим и мрачным:
– Отлично понимаю смысл вашей реплики. От московских убийств вам не отпереться. Чем их больше, чем они чудовищней и безобразней, тем для вас лучше – скорее признают безумным. А за Джековы приключения англичане непременно потребуют вас выдать, и российская Фемида с превеликим удовольствием избавится от столь обременительного умопомешанного. Поедете в Британию, а там гласность, нашенского шито-крыто не выйдет. Болтаться вам, милостивый государь, на виселице. Не хочется? – Голос Фандорина перешел на октаву ниже, словно у самого Эраста Петровича горло перехватило удавкой. – От лондонского «хвоста» вам не избавиться, даже не надейтесь. А с мнимым несовпадением сроков все объясняется просто. «Сторож Пахоменко» появился на Божедомском кладбище вскоре после нового года. Полагаю, что пристроил вас Захаров, по старому знакомству. Вероятнее всего, вы встретились в Лондоне во время его последней поездки. Про ваши новые увлечения Захаров, разумеется, не знал. Думал, вы бежали из тюрьмы. Как не помочь старому товарищу, обиженному судьбой. Так?
Соцкий не ответил, только двинул плечом: мол, слушаю, продолжайте.
– Что, жарко вам стало в Лондоне? Полиция близко подобралась? Ладно. Перебрались вы на родину. Не знаю, по какому паспорту вы пересекли границу, но в Москве появились уже в качестве простого малороссийского крестьянина, одного из странников-богомольцев, которых так много на Руси. Потому и в полицейских записях о приехавших из-за границы сведения о вас отсутствуют. Пожили вы немножко при кладбище, пообвыклись, присмотрелись. Захаров, очевидно, вас жалел, опекал, деньгами помогал. Вы довольно долго держались, никого не убивая, более месяца. Возможно, намеревались начать новую жизнь. Но это было свыше ваших сил. После лондонского возбуждения обычная жизнь стала для вас невозможной. Эта особенность маниакального сознания криминалистике хорошо известна. Кто раз вкусил крови, уж не остановится. Поначалу, используя свою должность, вы кромсали трупы из могил, благо время стояло зимнее, и тела, похороненные с конца ноября, совсем не разложились. Один раз вы опробовали мужской труп – не понравилось. Что-то не совпало с вашей «идеей». В чем она состоит, ваша идея? Грешных, безобразных женщин не выносите? «Хочу обрадовать», «помогу стать прекрасней» – это вы при помощи скальпеля спасаете падших от уродства? Отсюда и кровавый поцелуй?
Обвиняемый молчал. Лицо его стало торжественным и отрешенным, ярко-синие глаза померкли, прикрытые полуопущенными ресницами.
– А потом вам бездыханных тел стало мало. Вы совершили несколько покушений, к счастью неудачных, и два убийства. Или больше?! – внезапно вскричал Фандорин, рванулся к обвиняемому и тряхнул его за плечи, да так, что голова Соцкого чуть не слетела с плеч.
– Отвечайте!
– Эраст! – крикнула Ангелина. – Не надо!
Коллежский советник отшатнулся от сидящего, сделал два поспешных шага назад и спрятал руки за спину, борясь с волнением. Потрошитель же, ничуть не испуганный взрывом Эраста Петровича, сидел неподвижно и взирал на Фандорина взглядом, исполненным спокойствия и превосходства.
– Что вы можете понимать, – едва слышно прошептали мясистые, сочные губы.
Эраст Петрович недовольно нахмурился, стряхнул со лба прядь черных волос и продолжил прерванную речь: