– После ужина я ее не видела.
– Ты ведь не сразу пошла к себе…
– Перемыли посуду, приготовили белье для отправки в прачечную, а потом я проводила Варвару до дома… хотелось подышать свежим воздухом… Когда я вернулась, Борис ужинал в кухне, мы поболтали…
– Он приехал на машине или пришел пешком?
Нинон не удивилась вопросу.
– На машине. Я заглянула в гараж… его машина была там, и капот еще не остыл…
Тати выжидательно молчала.
– У него появилась новая женщина, – бесстрастным тоном продолжала Нинон. – Варвара сказала, что он снял дом в поселке… в самом низу, у ограды…
– И кто она?
– Вы же видели, как она бросилась ему на грудь… все видели…
Она говорила о Лизе, конечно, о немой сцене в прихожей, где Осорьины собрались вокруг тела Ольги. Испугавшись внезапного звука лопнувшей на морозе сосны, Лиза с жалобным криком бросилась Борису на грудь. Она пропустила ужин. Сирота видел ее, когда Лиза возвращалась домой – в шубе нараспашку, в легких туфельках на каблуках. Похоже, Нинон считала, что Борис снял квартиру в Нижних Домах, чтобы встречаться с Лизой. Но если уж он не хотел, чтобы об этой связи узнала Тати, которая, как многие думали, хотела выдать Лизу за Илью, то в Москве у Бориса была роскошная квартира, которая пустовала неделями и идеально подходила для свиданий. Зачем же встречаться здесь, в поселке, где Бориса знает каждая собака? И потом, Лиза совсем не в его вкусе: все женщины Бориса, которых я видел, были сильными здоровыми самками вроде Нинон.
– Нет, – сказала Тати, – Борис не позволил бы женщине возвращаться домой по такому морозу в туфельках. Сам на машине, а она пешком? Нет.
– Но дом арендовал он…
Тати посмотрела на меня.
– Варя ничего мне об этом не говорила, – сказал я.
– Нет, – повторила Тати, стукнув дном чашки о поднос. – Не знаю, смог ли бы он убить, но бросить женщину на морозе – нет, не мог.
Я с трудом удержался от улыбки.
Нинон промолчала.
– Ну хорошо, – сказала Тати. – А дальше? Ты поболтала в кухне с Борисом, а потом?
– Заглянула к Лерику… иногда по вечерам я захожу к нему, и мы разговариваем… ему не с кем поговорить, Тати…
– Поговорить?
Нинон кивнула.
– Он ведь из-за этой девчонки совсем с ума сошел… понапридумывал себе… – Нинон тяжело вздохнула. – Господи, он сказал, что любит ее… плакал…
Тати мрачно молчала.
– Жалко его, Тати, – сказала Нинон. – Он всегда один. Как это получилось? Почему? В детстве – один, одна жена, другая, третья – а он все равно один… все его не понимают, все его обижают, никто его не ценит… в Бога он не верит, с людьми не сходится… так ведь и до беды недалеко… выдумает что-нибудь и такое сделает, что боже мой… а остановить некому… ты же сама говорила, что одинокий человек открыт злу… а Лерик – выдумщик, ты сама знаешь, страшный выдумщик… помнишь, как он выдумал, будто на него бандиты напали? Никто ведь не нападал, и никто ему не верил, все смеялись, он от обиды взял и ножом себя пырнул, а потом говорил, что это бандиты сделали…
Я помнил эту историю: Лерику всегда хотелось внимания.
– Беда с ним давно случилась, – пробормотала Тати. – Я уже устала думать, в чем виновата я, а в чем – не я…
– Сам он виноват, – сказала Нинон. – Вот и сейчас – выдумал себе про эту Ольгу: она моя единственная, она моя настоящая, она моя последняя… Я чуть не разревелась, слушая его. Да на эту девку только посмотришь – и все сразу ясно. Она ж любого с костями сожрет и не подавится. Ее в землю закопай – она станет покойников жрать. А он говорит: женюсь…
– Женюсь?
Нинон зло фыркнула.
– Да она была готова хоть за Сироту выйти, лишь бы здесь остаться! Я пыталась ее прогнать, но разве Илью убедишь? Сама знаешь: пока игрушка не сломается, Илья не остановится. Вот и доигрались… – Нинон встала. – Кого позвать?
– Все равно, – сказала Тати. – Кто на глаза попадется, того и зови.
Нинон быстро вышла.
– Женюсь, – прошептала Тати. – Лерик ты мой, Лерик…
Я думал не о Лерике – о Нинон. К чужакам она всегда была нетерпимее, чем Осорьины. И я был уверен, что, если бы в доме произошло убийство и на семейном совете было решено спрятать тело, преданная Нинон сделала бы это без колебаний, а потом молчала бы как стена. Но представить ее в роли убийцы я не мог. Я никого не мог представить в роли убийцы.– Мы сегодня даже не трахались, – сказал Илья. – То есть вчера. Мы вчера даже не трахались. – Он налил себе коньяку, выпил, снова налил. – Собирались в «Пулю», но за ужином я перебрал, и «Пулю» пришлось отменить…
Ночной клуб «Пуля-дура» был недавним открытием Ильи.
– Она, кажется, не очень-то и расстроилась, – продолжал он, закуривая. – После ужина поднялись ко мне, но толку от меня не было никакого, так что… – Выпил. – А теперь задавайте ваши вопросы, мисс Марпл!
– И куда же она отправилась? – без улыбки спросила Тати.
– Куда-то… не знаю…
Илья пьяно ухмыльнулся и мельком взглянул на меня – это был взгляд совершенно трезвого человека, холодный и настороженный. Я чувствовал себя неловко в этой игре, затеянной Тати, и мне стало еще тошнее, когда я почувствовал, что Илья это понимает.
– И что ты думаешь обо всем этом? – спросила Тати.
– Об убийстве?
– Обо всем.
– Обо всем… – Илья сделал паузу. – Мы договорились, что я познакомлю ее со Стасом Грановским… он продюсер, я как-то рассказывал о нем: лихой, удачливый… может быть, у него нашлось бы что-нибудь для нее… сварить кофе, станцевать в каком-нибудь клипе, украсть миллион, выйти замуж за далай-ламу… не знаю… рецепт проверенный: если Бога нет, то все позволено… но вообще-то… – он подался вперед, погасил сигарету в пепельнице. – Вообще-то в ней было что-то… что-то очень натуральное… что-то сильное… – Помолчал. – Проституткой она, конечно, не была – я это в первую же ночь понял: слишком много настоящей страсти. Неотесанная, вульгарная, интеллектуально невинная, но – живая. Не кукла. Чтобы стать собой, ей не нужен был стакан водки: большая редкость среди девушек такого сорта, уж поверь…
– Чего она хотела? То есть – чего хотела на самом деле?
– Это вопрос к Богу, не ко мне. – Илья снова выпил и закурил. – Но дело было, мне кажется, не в деньгах. Все это… деньги, машины, камешки, меха и все такое… нет, от всего этого она, конечно же, не отказалась бы ни за что… но не это было для нее самым-самым, было и что-то другое…
Тати подняла бровь.
– Нет уж, нет уж, сдаюсь! – Илья поднял руки. – Не знаю. Просто – что-то другое. Это интуиция. Всего-навсего – интуиция. Наверное, ей хотелось другой жизни, но что это такое – другая жизнь, она не понимала, и вот попала сюда, к нам, и поняла: вот оно, это и есть другая жизнь, иная… этот дом, часы с боем, тени, запахи, соль на столе… эти портреты… камзолы, треуголки, шляпы, шпаги и знамена, честь и слава, двенадцать всадников, гвардия умирает, но не сдается, держать строй… и прочее бла-бла-бла… ну, в общем, все то, что и ты считаешь настоящей жизнью… – Он широко улыбнулся бабушке. – Не обижайся.