Он тихонько побежал и сразу же почувствовал облегчение. Ему удалось даже перекинуться двумя словечками с какой-то адъютантшей. Тогда великий комбинатор побежал с возможной быстротой и вскоре заметил, что включился в темп. Теперь он бежал ноздря в ноздрю с заведующим литературной частью.
– Сценарий! – крикнул Остап.
– Какой? – спросил завлит, отбивая твердую рысь.
– Хороший! – ответил Остап, выдвигаясь на полкорпуса вперед.
– Я вас спрашиваю, какой? Немой или звуковой?
– Немой.
Легко выбрасывая ноги в толстых чулках, завлит обошел Остапа на повороте и крикнул:
– Не надо.
– То есть как не надо? – спросил великий комбинатор, начиная тяжело скакать.
– А так. Немого кино уже нет. Обратитесь к звуковикам.
Оба они на миг остановились, остолбенело посмотрели друг на друга и разбежались в разные стороны. Через пять минут Бендер, размахивая рукописью, опять бежал в подходящей компании, между двумя рысистыми консультантами.
– Сценарий! – сообщил Остап, тяжело дыша.
Консультанты, дружно перебирая рычагами, оборотились к Остапу.
– Какой сценарий?
– Звуковой.
– Не надо, – ответили консультанты, наддав ходу.
И великий комбинатор опять сбился с ноги и позорно заскакал.
– Как же это не надо?
– Так вот и не надо. Звукового кино еще нет.
В течение получаса добросовестной рыси Бендер уяснил себе щекотливое положение дел на 1й Черноморской кинофабрике. Вся щекотливость заключалась в том, что немое кино уже не работало ввиду наступления эры звукового кино, а звуковое еще не работало по причине организационных неполадок, связанных с ликвидацией эры немого кино.
В разгаре рабочего дня, когда бег ассистентов, консультантов, экспертов, администраторов, режиссеров, адъютантш, осветителей, сценаристок и хранителей большой чугунной печати достиг резвости знаменитого в свое время «Крепыша», распространился слух, что где-то, в какой-то комнате, сидит человек, который в срочном порядке конструирует звуковое кино. Остап со всего ходу вскочил в большой кабинет и остановился, пораженный тишиной. За столом боком сидел маленький человек с бедуинской бородкой в золотом пенсне со шнурком. Нагнувшись, он с усилием стаскивал с ноги ботинок.
– Здравствуйте, товарищ! – громко сказал великий комбинатор.
Но человечек не ответил. Он снял ботинок и принялся вытряхивать из него песок.
– Здравствуйте, – повторил Остап. – Я принес сценарий.
Человек с бедуинской бородкой не спеша надел ботинок и молча стал его шнуровать. Закончив это дело, он повернулся к своим бумагам и, закрыв один глаз, начал выводить бледные каракули.
– Что ж вы молчите? – заорал Бендер с такой силой, что на столе кинодеятеля звякнула телефонная трубка.
Только тогда кинодеятель поднял голову, посмотрел на Остапа и сказал:
– Пожалуйста, говорите громче. Я не слышу.
– Пишите ему записки, – посоветовал проносившийся мимо консультант в пестром жилете, – он глухой.
Остап подсел к столу и написал на клочке бумаги:
«Вы звуковик?»
– Да, – ответил глухой.
«Принес звуковой сценарий. Называется „Шея“, народная трагедия в шести частях», – быстро написал Остап.
Глухой посмотрел на записку сквозь золотое пенсне и сказал:
– Прекрасно. Мы сейчас же втянем вас в работу. Нам нужны свежие силы.
«Рад содействовать. Как в смысле аванса?» – написал Остап.
– «Шея», это как раз то, что нам нужно! – сказал глухой. – Посидите здесь, я сейчас приду. Только никуда не уходите. Я ровно через минуту.
Глухой захватил сценарий многометражного фильма «Шея» и выскользнул из комнаты.
– Мы вас втянем в звуковую группу! – крикнул он, скрываясь за дверью. – Через минуту я вернусь.
После этого Остап просидел в кабинете полтора часа, но глухой не возвращался. Только выйдя на лестницу и включившись в темп, Остап узнал, что глухой уже давно уехал в автомобиле и сегодня не вернется. И вообще никогда сюда не вернется, потому что его внезапно перебросили в Умань для ведения культработы среди ломовых извозчиков. Но ужаснее всего было то, что глухой увез сценарий многометражного фильма «Шея». Великий комбинатор выбрался из круга бегущих, движения которых все ускорялись, и ошалело опустился на скамью, припав к плечу сидевшего тут же швейцара.
– Вот и я! – сказал вдруг швейцар, развивая, видимо, давно мучившую его мысль. – Сказал мне помреж Терентьев бороду отпустить. Будешь, говорит, Навуходоносора играть или Балтазара в фильме, вот названия не помню. Я и отрастил, смотри, какая бородища, патриаршая. А теперь что с ней делать, с бородой? Помреж говорит, не будет больше немого фильма, а в звуковом, говорит, тебе играть невозможно, голос у тебя неприятный. Вот и сижу с бородой, тьфу, как козел! Брить жалко, а носить стыдно. Так и живу.
– А съемки у вас производятся? – спросил Бендер, постепенно приходя в сознание.
– Какие могут быть съемки? – важно ответил бородатый швейцар: – летошний год сняли немой фильм из римской жизни. До сих пор отсудиться не могут по случаю уголовщины.
– Почему же они все бегают? – осведомился великий комбинатор, показывая на лестницу.
– У нас не все бегают, – заметил швейцар, – вот товарищ Супругов не бегает. Деловой человек. Все думаю к нему насчет бороды сходить, узнать, как за бороду платить будут: по ведомости или ордер отдельный...
Услышав слово ордер, Остап пошел к Супругову. Швейцар не соврал. Супругов не скакал по этажам, не носил альпийского берета, не носил даже заграничных приставских шаровар-гольф. На нем приятно отдыхал взор.
Великого комбинатора он встретил чрезвычайно сухо.
– Я занят, – сказал он павлиньим голосом, – вам я могу уделить две минуты.
– Этого вполне достаточно, – начал Остап. – Мой сценарий «Шея»...
– Короче, – сказал Супругов.
– Сценарий «Шея»...
– Вы говорите толком, что вам нужно?
– «Шея»...
– Короче. Сколько вам следует?
– У меня какой-то глухой...
– Товарищ! Если вы сейчас же не скажете, сколько вам следует, то я попрошу вас выйти. Мне некогда.
– Девятьсот рублей, – пробормотал великий комбинатор.
– Триста, – категорически заявил Супругов. – Получите и уходите. И имейте в виду, вы украли у меня лишних полторы минуты.