Исабель сложила листок со шпаргалкой пополам и спрятала его в карман, а потом махнула «ближнему кругу» (Селии, Нейтану, Гари и Джону с его фотографом), чтобы они шли за ней. Полицейский закрыл за ними ворота, и толпа начала расходиться.
Они шли по грунтовой дорожке, петляющей между тропических деревьев и кустарников. Цветущий кустарник источал аромат переспелых фруктов.
Джон нагнал Исабель. Волосы у нее отросли достаточно, и шрам был больше не виден. Конечно, для того, чтобы они стали как прежде, требовался не один год, но короткая стрижка была ей к лицу.
— Я слышала, вы были в Конго, — сказала она. — В заповеднике «Рай для бонобо».
— Да. Вернулся на прошлой неделе.
— Расскажите, как там?
— Удивительно. Почти нереально. Мы летели «Эр Франс» через Париж. Когда приземлились в Киншасе, это был уже совершенно другой мир. Отряд солдат поднялся на борт, прошел по салону и вышел в хвосте. По всей посадочной полосе стояли скелеты самолетов. — Джона передернуло от этих воспоминаний. — В аэропорту — хаос. К счастью, с нами был дипломат, который переговорил с представителями племен и провел нас через таможню. Если бы не он, клянусь, у нас бы все отобрали и мы до сих пор были бы там.
— А как заповедник?
Исабель взяла Джона под руку, этот жест был настолько неожиданным, что у него защемило в груди.
— На дорогах такие выбоины, что грузовик провалится. Мы проезжали мимо множества нищих заброшенных ферм, но сам заповедник великолепен. Это было местом отдыха их бывшего диктатора Мобуту Секо Секо. Озера с лилиями, реки, водопады… и москиты! Они просто как бомбардировщики «Стелс». — Джон изобразил рукой пикирующий самолет. — Тихие, незаметные и смертоносные. Вы знаете, что есть вид малярии, которая убивает за четыре дня?
— Да, — сказала Исабель. — Молниеносная церебральная малярия. Но, я надеюсь, вы сделали прививки перед поездкой?
— Еще как. Против гепатита А и В, против желтой лихорадки, тифа, столбняка, против гриппа, менингита, полиомиелита… даже против бешенства из-за диких собак… — Джон тряхнул головой, — кажется, я что-то упустил.
— Малярию? — предположила Исабель.
— Точно. Малярию. И, как только мы оказались на месте, сразу же услышали бонобо. Они были повсюду. Это все равно как оказаться в центре стаи кричащих птиц. Первым делом они похитили камеру Филиппа. Настоящее групповое ограбление — одна бонобо схватила его за ноги, другая тем временем отстегнула ремень, а третья схватила камеру и убежала. Они забрались на дерево, и я всерьез думал, что Филипп расплачется. В итоге мы выменяли камеру на зеленые яблоки, но не раньше, чем бонобо сделали дюжину фотографий. На одной Филипп умоляюще смотрит прямо в объектив, и на лице его гримаса неподдельного отчаяния. Это — шедевр.
Исабель откинула назад голову и рассмеялась.
— Это так похоже на бонобо! Хотелось бы как-нибудь там побывать.
— Не сомневаюсь, что побываете.
— Я тоже, — сказала Исабель.
Она сказала это с такой уверенностью, что Джон еще раз исподтишка глянул на нее. Исабель казалась такой счастливой и спокойной. Даже в тот день, когда они познакомились, еще до взрыва, в ней чувствовались какая-то тревожность и закрытость. Теперь от этого не осталось и следа. Та Исабель никогда бы не взяла его под руку.
Лес закончился, и они вышли на расчищенный от деревьев и кустарника участок с большим, состоящим из блоков строением. На одном его конце возвышалась башня со стенами из сетей, от верхушки до земли она была увешана пожарными шлангами, там были гамаки, самые разные снаряды для лазания, игрушки и детские бассейны.
Исабель высвободила руку.
— Это их внешний игровой дворик, — сказала она и с нескрываемой гордостью показала на башню. — Они приходят туда, когда захотят. В лес они тоже могут пойти, если кто-то из нас пойдет с ними. Они любят там гулять. Мы устроили сюрпризы в определенных местах. Например, вот под этим, — Исабель показала на дерево, — всегда стоит кулер с крутыми яйцами. А вон под тем, — Исабель указала на другое дерево, — всегда лежат «M&M», без сахара, конечно. Мы все еще боремся с последствиями диеты из пиццы и чизбургеров.
Внутри строения обширная зона для наблюдения была отделена от жилых комнат обезьян изгибающейся стеной из стекла. Бонобо нигде не было видно, но Гари все равно остановился у стекла и стал ждать. К нему присоединился Филипп с камерой наготове. Селия и Нейтан держались чуть позади и тоже глазели за стекло.
— Ну, как вам? — спросила Исабель.
— Впечатляюще, — признал Джон. — А где бонобо?
— Они в групповой комнате. Наверное, смотрят повторы «Дома обезьян». Они немного одержимы этим шоу.
— А моя посылка пришла?
— Не знаю. Селия?
— Да, — сказала Селия. — И выглядит она очень аппетитно. Спасибо, Тигпен.
Джон поднял два пальца в знак мира.
— А что там? — спросила Исабель.
— Морковный торт, — сказал Джон. — Чтобы отметить такое событие.
Джон заметил, что Исабель сомневается.
— Его Аманда приготовила, — поспешил добавить он. — Натуральная морковь, подслащенная яблочным соком, а глазурь из обезжиренного сливочного крема. Вот список ингредиентов.
Джон достал из кармана скомканный лист бумаги и протянул Исабель.
Исабель рассмеялась.
— Ну, если Аманда готовила…
— Круто, надо им рассказать, — сказала Селия и вместе с Нейтаном исчезла в коридоре.
Исабель посмотрела себе под ноги, потом снова на Джона.
— Я хочу вас поблагодарить.
— О, бросьте, это ерунда, — отмахнулся Джон.
— Нет, не ерунда. Из-за нас вы десять дней провели в тюрьме.
— Журналист должен защищать анонимность своих источников.
— Селия хотела пойти и признаться, — сказала Исабель. — Пришлось ей напомнить, что вы защищаете еще и Джоэля, Джавада и Иванку.
— И вас, — добавил Джон.
— Да, и меня.
Возникла пауза, они посмотрели друг другу в глаза.
— Итак… хм… — Джон понизил голос. — Я правильно заметил — у вас что-то с… — он слегка наклонил голову в сторону Гари.
— Может быть. Что-то вроде, — Исабель покраснела и отвела глаза. — Ну а как там Аманда?
— По утрам уже не тошнит, и она больше не бегает из комнаты в комнату с криками о том, как пахнет кофе…
Исабель рассмеялась.
— Это хорошо. Когда ждете малыша?
— Уже меньше трех месяцев осталось. Через четыре дня после Иванки, хотите — верьте, хотите — нет.
— Вы, наверное, на седьмом небе от счастья.
— И там, и одновременно в ужасе, — признался Джон, но при этом надеялся, что его голос не выдал реальное соотношение.