— Вот с этим, — говорю я, — не могу не согласиться. А что ты мне принес?
— Во-первых, цветочки. Я их у твоей мамы в доме оставил. Кстати, она меня уговорила остаться на ужин. Не возражаешь?
— Я в восторге, — говорю я.
Хотя что меня спрашивать, ведь приглашение исходило от Мутти.
— А еще я приволок вот что…
И мое сердце ухает в бездну, потому что он вытаскивает из-за спины сканер.
— Господи Иисусе…
Дэн вертит его в руках, словно пустяковину какую, и идет прямо к Гарре.
— Дэн… — вырывается у меня, но на том я и замолкаю, потому что не знаю, как продолжать.
Как объяснить ему, что я полностью передумала? Что не хочу знать никакой правды? И если он не является братом Гарри, и особенно — если является? Наверное, так чувствовала себя Пандора, когда держала руку на крышке знаменитого ящика.
— Мне его одолжила приятельница, она практикует вместе с отцом, — говорит Дэн. — Настоящий исторический раритет, однако дееспособный.
И, болтая таким образом, он ведет сканером над холкой Гарры.
Надо бы остановить его, но я не могу двинуться с места. В кончиках пальцев покалывают маленькие иголочки.
— Дэн… — лепечу я.
Потолок денника начинает кружиться. Голос срывается, я пытаюсь прокашляться, но не могу, там такой комок! Я, наверное, сейчас задохнусь…
А Дэн все стоит около Гарры и в упор не замечает моего состояния. Он качает головой, глядя куда-то в дальний угол, заваленный опилками. Сканер покачивается над основанием шеи коня.
— Пусто, — говорит Дэн.
И наконец-то оборачивается ко мне:
— Извини, солнышко, мне очень жаль, но микрочипа в нем нет.
И он опускает руку… И вот тут-то ЭТО и происходит. Оказавшись у Гарры над лопаткой, сканер пищит.
Он сигналит очень отчетливо. Три раза.
Дэн замирает. Смотрит на сканер. Потом вновь оглядывается на меня. Я в ответ таращу глаза. Или мне так кажется. С уверенностью сказать не могу, потому что мир опасно заваливается набок.
— Кто бы мог подумать, — говорит Дэн.
Снаружи доносятся дребезг и лязг — кто-то что-то уронил на бетон. Я живо оборачиваюсь и вижу Пи-Джея, со всех ног бегущего к выходу. Посреди прохода остается лежать его лопата, она еще покачивается.
Менее чем через секунду следом проносится Карлос. За ним — Луис.
— Какого…
Я высовываюсь из денника посмотреть, что произошло.
Там мой папа. Он сидит в своем кресле на подъездной дорожке, ярдах в двухстах от конюшни. Он не двигается.
— Господи, папа!..
Я выскакиваю и тоже припускаюсь бегом. За спиной захлопывается решетчатая дверь, и мгновением позже меня обгоняет Дэн. Ноги-то у него куда длиннее моих.
Он успевает к папе прежде меня. Когда я подбегаю, он держит его за плечо, вглядываясь в лицо. Пи-Джей, Карлос и Луис беспомощно кудахчут, словно потревоженные наседки. Они рассматривают папу и его кресло, пытаясь понять, что случилось, и быстро говорят по-испански.
Я останавливаюсь, силясь отдышаться.
— Что случилось? Папа! Папа, ты в порядке?..
Папино лицо неподвижно, рот слегка приоткрыт. Губы и язык выглядят пересохшими.
Я поворачиваюсь к Дэну.
— Что с ним? С ним все хорошо?..
Дэн только качает головой.
Я так и этак рассматриваю отца, но не замечаю ничего из ряда вон выходящего. На коленях у него — мешочек морковки. Немного лакомства просыпалось, и ладонь лежит на этом мешочке, словно он собирался собрать морковку, но не сумел.
Потом я вижу, как шевелится его нижняя челюсть. Я поспешно вскидываю руку.
— Тихо, ребята, помолчите! Папа, что с тобой? Ты ехал Тазза проведать?
Он дважды кивает. Еле заметно, каким-то деревянным движением.
— У тебя с креслом что-то случилось?
Голова вновь дважды вздрагивает. На сей раз — из стороны в сторону. И я наконец-то соображаю, что произошло. Нет, он не пытался собрать морковку, выпавшую из мешка. Его рука просто соскользнула с пульта управления, рассыпав кусочки лакомства. А вернуть ее обратно сил не хватило.
Я зажимаю себе рот ладонью, чтобы удержать вскрик, но поздно — он уже вырвался.
Дэн присаживается перед папой на корточки.
— Значит, вы здесь застряли?
Я отворачиваюсь, поспешно вытирая глаза.
— Вас куда-нибудь отвезти? — говорит Дэн у меня за спиной.
Я оборачиваюсь, шмыгая носом.
— Он хочет Тазза проведать. Он каждый вечер приезжает к нему. Ты ведь знаешь, где стоит Тазз?
Дэн кивает.
— Да, — говорит он негромко. — Знаю.
И поднимается на ноги.
— Антон, вас туда отвезти?
Еще один деревянный кивок. Сквозь слезы я вижу, как Дэн встает за папиным креслом и касается переключателя, позволяющего управлять им сзади. Моторчик с жужжанием оживает, под колесами хрустит гравий… И папа едет проведать своего любимца, поседевшего полупершерона.
* * *
Я возвращаюсь в дом. Вернее, панически врываюсь на кухню, откидывая сеточную дверь. Мутти смазывает маслом тонкие листы теста фило.
Когда я вываливаю ей, что произошло на дорожке, ее голова на мгновение поникает. Она кладет кулинарную кисточку на разделочную доску и поворачивается ко мне.
Я все никак не могу отдышаться. Я держу ладони перед лицом, дыша сквозь растопыренные пальцы.
Мутти пристально смотрит на меня, потом идет к угловому шкафчику. Открывает дверцу — и на кухонный стол обрушивается лавина белых аптечных мешочков. Мутти проворно собирает их и запихивает обратно. В руке у нее остается лишь маленький патрончик с таблетками.
* * *
Чудная все-таки вещь — валиум. Мне сейчас хоть наковальню на ногу роняй, я и ухом не поведу… Хотя нет, я неправильно выразилась. Я внимательно изучу и наковальню, и свою помятую ногу — и стану хладнокровно анализировать ситуацию.
Достаточно сказать, что в нынешнем заторможенном состоянии я впервые обретаю способность размышлять о папиной болезни, не впадая в немедленную истерику. Не то чтобы я могла взглянуть горю в глаза. Скажем так, мне удается на мгновение заглянуть в бездну, прежде чем отшатнуться от края.
Одно из таких мгновений приводит к настоящему откровению. Я впервые и со слепящей ясностью осознаю: это происходит не со мной. Это происходит с папой…
* * *
Не сговариваясь, весь остаток дня мы делаем вид, будто ничего не случилось.