А еще мой подопечный академик оказался очень вежливым товарищем. Представляете, он даже со мной иногда разговаривал на «вы». Конечно, я понимаю, что это для юмора, для поднятия настроения, но, тем не менее, все равно было очень приятно. Я когда первый раз услышал, опешил. Сами представьте, лежу в спальне на коврике, поджидаю старика. Вдруг входит Василий Михайлович и говорит:
– Господин Трисон, позвольте пригласить вас на завтрак.
Я чуть дара лаять не лишился. Ничего себе, думаю, дожил: господином стали называть. Братом называли, сыном называли, другом так вообще все называют, но чтобы вот так – господином… Это уже как-то слишком. Какой же я господин? Даже неловко как-то такое слышать в свой адрес. Но неловкость продолжалась недолго. Жена академика быстро поправила:
– Ну, чего развалился, боров? Иди уже, ешь, а то до вечера будешь у меня голодным ходить.
Вот тебе и «Господин из Сан-Франциско» – размечтался. Один на «вы» разговаривает, другая боровом обозвала и чуть пинка не дала. Эх, люди-люди, до чего же вы непредсказуемые. Но все равно даже строгая Тамара Исаевна никогда меня не обижала. Только словесно немного побурчит-побурчит, обзовет каким-нибудь непонятным словцом, а потом посадит возле себя и гладит меня за ухом.
Пожив немного здесь, я понял, что Тамара Исаевна в прошлом работала учительницей, но давно забросила это занятие – вышла на пенсию. Теперь она управлялась по домашнему хозяйству и тайком от всех писала стихи. Вот почему хорошо быть собакой! Никто не знал, что женщина сочиняет целые поэмы, а я каждый вечер их слушал. Ну, ясное дело, не для меня нарочно она их читала, хотя как сказать. Тут такое дело, что можно сказать и нарочно. Да. Уложит спать супруга и машет мне, мол, пошли в кабинет.
– Ложись рядышком, – говорит. – Пусть Василий Михайлович отдыхает, а мы тут поработаем.
Достает свои листы и начинает читать нараспев. Через миг она уже забывает, что я нахожусь рядом. Читает, читает, читает… Так это мелодично всегда звучало, что я, каюсь, где-то на двадцатой-тридцатой строчке всегда засыпал. Но меня удивляло другое – почему она никогда не читала свои произведения ни мужу, ни детям, частенько приезжавшим к нам в гости, ни подругам, ни родственникам. Выходит, я действительно был у нее единственным слушателем, точнее «полуслушателем», до конца ведь никогда не дослушивал. Сейчас даже жалею об этом. Да и вспоминать как-то неудобно – все-таки я иногда бываю совершенно бестактной собакой. Нужно над собой работать.
Семья у академика была отличной. Как я уже сказал, у них с супругой есть взрослые дети. Однажды они привезли родителям превосходный подарок и радостно с порога объявили:
– Мама, папа, дорогие вы наши, мы купили вам путевку, круиз по океану. Побываете в двенадцати странах. Лайнер заходит на разные острова и…
– Корабль хоть не «Титаник» называется? – перебив, мрачно пошутил Василий Михайлович.
– Нет, папа, – рассмеялась дочь, – корабль называется Happy traveler.
– Ух ты, – отец даже присвистнул, – что означает «Счастливый путешественник»?
– Конечно, – подтвердила дочь. – Ты знаешь, это такая громадная посудина. Вместимость две тысячи семьсот пассажиров. На нем еще членов экипажа девятьсот сорок человек.
– Какое же у него водоизмещение? – удивился отец.
– Сейчас посмотрим, – Галина развернула рекламный проспект и стала водить пальцем по бумаге. – Ага, вот, так-так-так, двенадцать палуб, четырнадцать лифтов, длина двести девяносто метров, водоизмещение восемьдесят восемь тысяч семьсот тонн.
– Солидно, – покачал головой мой подопечный и спросил: – И какого года наш кораблик?
– Спущен на воду в две тысячи десятом году, – ответила Галя и обняла Василия Михайловича. – Да ты не волнуйся, папа. Все будет хорошо.
– Спасибо, дочь, – старик смахнул слезу. – Спасибо вам, мои дети. Жалко только, не увижу всех этих красот в океане.
– Ну ладно тебе, – махнула рукой Тамара Исаевна, – я буду тебе рассказывать. Как там у вас называется это… ну, как его… подскажи!
– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросил Василий Михайлович.
– Ой, да слово такое мудреное… Ну, когда ты кино смотришь…
– А-а-а-! – рассмеялся старик. – Ты имеешь в виду, тифлокомментарий?
– Точно, – подтвердила супруга. – Будет тебе круиз с тифлокомментарием. – И обратившись к детям, мама тоже стала их благодарить.
В поход собирались мы недолго, через неделю вылетели на самолете – лайнер начинал свое путешествие в каком-то европейском городе, расположенном на Средиземном море. Не ожидая никаких подвохов, я радовался и любовался морской гладью, глазел по сторонам, ловил новые и неожиданные запахи. Вы не забыли, кто был моими предками? Для меня морская стихия – это как орлу выбраться из клетки и полетать в чистом небе.
Тамара Исаевна знакомилась с судном вместе со мной. Нацепила мне красивый ошейник (ну как же – чтобы люди ничего не подумали!), пристегнула поводок, и «дама с собачкой» вышла на палубу. Естественно, я тут быстро превратился то ли в местную достопримечательность, то ли в экзотическое животное. Право, люди какие-то странные. При виде меня они так умилялись и всплескивали руками, словно никогда на берегу не встречали собак. Хотя, наверное, на лайнере это редкость. И все же и там я встретил своих соплеменников. Правда, это все были крошечные, декоративные собачонки, да к тому же мы еще и не понимали друг друга. Единственная на всем корабле собака, разбирающая русскую речь, была такса Афродита. Видимо, хозяева у собачки были неисправимыми юмористами. Ну, сами подумайте, какая из таксы Афродита? Даже я знаю, что Афродита в древнегреческой мифологии была богиней красоты и любви. А таксу вы видели? Ну вот и представьте ход мыслей хозяев этого существа, когда они придумывали ей кличку. Впрочем, это их право, и я, думаю, смеяться над кличкой неправильно. Кто-то ведь и над моим именем посмеивается. Тоже небось говорит: подумаешь, тибетский царь тут нашелся.
Когда я тайно посмеивался над кличкой своей новой знакомой, я и подумать не мог, что скоро превращусь в… Эх, аж страшно вспоминать.
Плыть по океану – это… даже не знаю, с чем можно сравнить. Вечерами словно входишь в зал театра, и каждый раз видишь новый занавес, сотканный из водной глади, облаков и мерцающих звезд. Неописуемая красота, причем цвета и занавеса, и партера, и декораций всегда разные. Сегодня океан зеленый, завтра темно-синий, послезавтра фиолетовый. С небом то же самое: никогда не видел столько красок и оттенков – оно и розовое, и малиновое, и оранжевое, и совсем уж непонятного цвета – я таких цветов отродясь не видывал. Облака иногда складывали такие замысловатые узоры, что я готов был часами глазеть на них, выискивая в них знакомые очертания. На верхней палубе мы частенько встречались с одним малышом, который вместе со мной тоже любил рассматривать облачные причуды. Очень смешной и забавный малый. И знаете, что я заметил? Глядя с ним на одни и те же узоры, мы видели совершенно разные изображения. Потрясающее явление. Однажды он как закричит: