– А что такое ас-те-ро-фи-тон?
– Это что-то растительное: фитон. Кажется, вид водорослей. – Круглов принимается раскрашивать схему акварельными красками. – Ну и словечки выкапываешь, Костя. Что ты читаешь?
– «80 тысяч верст под водой». Как капитан Немо и Аронакс гуляют по дну океана. Ух, здорово!
– А уроки ты сделал? – осведомляется Круглов.
– Угу.
Продолжительный звонок у входной двери. Костя идет открывать, впускает в комнату женщину очень строгого вида, в зеленом плаще-болонье.
– Пахомова, председатель жэка. – Она устремляет на Круглова немигающий пристальный взгляд. – Как ваша фамилия, гражданин?
– Круглов.
– Имя-отчество?
– Георгий Петрович. Садитесь, пожалуйста. – Он придвигает ей стул.
Но Пахомова не в гости пришла и рассиживаться тут не собирается. Она достает из сумки папку, листает бумаги.
– Где вы прописаны?
– На Марата, 36. Я снял у Арутюнова квартиру официально, у вас в жэке не возражали. Арутюнов мой старый товарищ по флотской службе…
– Сколько вы собираетесь здесь прожить?
– Вероятно, до конца его заграничной командировки. Потому что с квартирой мне…
– Где вы работаете, Круглов?
– Я ушел с работы. В сентябре начну преподавать в школе.
– Вы не работаете три месяца.
– Два с половиной. Я же объясняю вам: с нового учебного года приступлю к преподавательской работе. Есть договоренность на этот счет. В середине учебного года устроиться практически невозможно.
– У вас семья, так? На что вы живете?
– Ну… во-первых, работает жена. Во-вторых, я подрабатываю. Вот, – показывает он на ватман, расстеленный на столе, – делаю наглядные пособия для школьного кабинета биологии.
Пахомова и бровью не повела на наглядное пособие.
– Должна вас предупредить, гражданин. Поступил сигнал от жильцов. Живете не по месту прописки, нигде не работаете.
– Я же объясняю…
– Для устройства на работу вам дается две недели. Если через этот срок не представите справку с места работы, то придется действовать по закону.
– По какому закону?
– Сами знаете. За тунеядство.
– Я тунеядец?! Да вы… – Круглову воздуху не хватает, он судорожно глотнул. – Как вы смеете…
– Я предупредила, – холодно обрывает председатель жэка. – До свидания.
Твердо прошагала к выходу. Костя запирает за ней дверь и возвращается к своему дивану, к Жюлю Верну. Вдруг, кинув взгляд на отца, замечает: что-то неладно. Круглов стоит неподвижно, вцепившись в спинку стула, и лицо у него такое… такое… Костя пугается:
– Пап, что с тобой? Ты слышишь?.. Папа! – Он вскакивает, тормошит отца. – Что с тобой?
– Ничего, – тихо говорит Круглов. – Который час?
Костя смотрит на будильник.
– Без двадцати десять. Пап, ты как будто окаменел…
Круглов наконец оторвал руки от спинки стула. Идет к телефону, крутит диск.
– Люба? Привет. Маша у тебя?
– Здравствуй, Юра. Да, Маша у меня… – отвечает Люба Куликовская.
– Позови, пожалуйста.
– Она только что вышла, Юра…
В передней щелкает замок. Круглов с трубкой у уха смотрит на вошедшую Машу и говорит:
– Понятно. Она только что вышла от тебя, села на самолет и мигом прилетела домой. Спокойной ночи, Люба.
Кладет трубку. Маша, надев домашние туфли, поправляет перед зеркалом прическу. Она, разумеется, сразу поняла смысл того, что сказал в трубку Круглов, но ничем не выказывает ни смущения, ни смятения. Маша – абсолютно спокойна.
– Вы поужинали?
– Да, – отвечает Круглов, задумчиво глядя на нее. – Мы с Костей пили чай и ели чайную колбасу.
– Пойду тоже попью. Костя, умываться и спать. Слышишь?
– Угу. – Костя на диване переворачивает страницу.
* * *
В кухне Круглов, прислонясь к косяку двери, смотрит как Маша ставит на газ чайник, вынимает из холодильника еду.
– Попьешь чай?
– Попью. – Он садится за стол. – Почему не попить чаю со своей женой поздним вечером.
– Не такой уж поздний. – Маша ставит перед ним стакан чаю и садится напротив. – Что ты уставился на меня? Хочешь спросить, где я была?
– Ты была у Любы.
– Нет, – говорит она после небольшой паузы. – Нет, – повторяет тихо. – Надоело врать. Ох как надоело! Давно хотела тебе сказать…
– Не надо, Маша.
– Почему не надо? Тебя устраивает мое вранье? Нет уж, милый. Скажу. Не могу больше… Я тебе изменила. Только не думай, что я просто…
– Знаю. – Круглов сидит с опущенной головой, обеими руками держа стакан с остывающим чаем. – Ты не просто. Ты полюбила другого человека.
– Режешь по живому, Юрочка… Ну, раз ты такой проницательный, то… Сил нет больше, понимаешь, нет сил… Это вечное неустройство… без своей квартиры, без денег… извини, без надежды, что станет лучше…
– Да, да, понимаю.
– Что ты понимаешь? – с горечью говорит Маша, еле сдерживая слезы. – Если б ты понимал, ты бы давно все получил… Все, что тебе полагается – по уму, по таланту… по твоим, наконец, военным заслугам… Так ведь ничего! Ровным счетом ничего для семьи не делаешь! Все для человечества! Не меньше! Как будто я… мы с Коськой… не часть человечества…
Теперь она, уже не таясь, плачет.
– Да, да, – потерянно кивает Круглов. – Ты права. Я во всем виноват, я один… безнадежный неудачник… обитатель чужих квартир… тунеядец…
– Что ты несешь? – Она всхлипывает. – При чем тут тунеядец?
Круглов встает, подходит к раскрытому окну, к подоконнику, где спит в горшочках чужая герань.
– Машка, я все понимаю. Ты права. Ты… уйди к нему. Рогачев благополучный человек, он сделает тебя счастливой.
Маша замирает с платком у глаз.
– Откуда ты знаешь, что это Рогачев?
– Не знаю, – глухо отвечает Круглов, стоя к ней спиной. – Вдруг меня осенило.
Пауза. За колышущейся занавеской тихо нисходит белая ночь. С улицы доносится летучий женский смех.
Маша вдруг вскакивает, порывисто бросается к Круглову, припадает к нему, и плачет, и говорит сквозь слезы:
– Юрка, не смей… не смей меня гнать к нему… слышишь?.. Хороший мой, родной…
На них, раскрыв рот, смотрит Костя, возникший на пороге кухни.
И еще одна белая ночь – одна из тех ночей, когда так сильно, так глубинно ощущаешь вдруг, что мир устроен прекрасно, но совсем не просто.