Путешествие, однако, пошло не по плану и затянулось на годы. Почти сразу по возвращении в Марсель мсье Арман сделал прискорбную ошибку, вложив все их состояние до гроша в дело, которое потерпело крах. По опыту Глазго уже было понятно, что он начисто лишен деловой сметки, и если бы Алиса знала, что он делает, она бы остановила его и спасла от того, что последовало, — суда и банкротства. Мсье Арман даже успел посидеть в тюрьме, оставив бедную жену без средств к существованию. (После бегства они с удивительной легкостью заключили двоемужный брак, но ко времени их прибытия в Марсель Фредерик уже умер, так что, строго говоря, Алиса была вдовой.) Она даже дошла до того, что зарабатывала стиркой — терла мыльными брусками запятнанное белье марсельских обывателей и горько вопрошала несуществующего Бога, для этого ли он ее предназначил.
Когда мсье Армана выпустили из тюрьмы, все еще удивительно бодро настроенного, их постигло новое несчастье — Алиса слегла с воспалением легких, после чего еще долго была слаба и быстро уставала. Мсье Арман выхаживал жену, а в промежутках еще успевал чуть-чуть зарабатывать как бродячий фотограф (ходить от дверей к дверям — единственное, что у него хорошо получалось). В конце концов он повез ее на поправку в деревню. Алиса предпочла бы остаться среди городской тесноты и грязи, нежели снова быть погребенной в сельской идиллии, но мсье Арман настоял на своем. Тут у них опять кончились деньги, и они надолго застряли в деревне, точно как боялась Алиса. Когда они вернулись в город, их постигло еще несколько превратностей такого типа, какого Алиса уже научилась ожидать. И так далее.
Утром того дня, когда Алисе исполнилось пятьдесят семь лет, она встала с кровати, распахнула ставни на окне, отчего в спальню хлынул поток солнечного света, и — глядя в окно, а не на распростертое под одеялом инертное галльское тело — объявила мсье Арману, что с нее абсолютно и категорически хватит и что они сию же секунду возвращаются в Англию, чтобы забрать детей — даже если Алисе для этого придется торговать собой на улице. Мсье Арман пробормотал что-то в том смысле, что ей удастся продать свое тело лишь в том случае, если она предварительно зашьет себе рот, и Алиса запустила в него не только кувшином, но и тазом для умывания.
К сожалению, именно в это прекрасное утро эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена собрались на прогулку по улицам Сараева, приведя тем самым в действие цепочку событий, удержавших мсье Армана и его жену во Франции еще на четыре года.
Во время войны Алиса испытала нечто необычное — другие люди, пожалуй, восприняли бы это как свидетельство душевного нездоровья, но Алиса давно привыкла к тому, что у нее душа не на месте, и сделала еще более странный вывод: этот случай доказывает существование Бога. Преобразивший ее эпизод произошел в ночь на 1 июля 1916 года, когда Алиса внезапно проснулась от очень глубокого сна. Открыв глаза, она увидела у подножия кровати фигуру ангела, или, во всяком случае, видение, согласующееся с ее представлением об ангелах: полупрозрачные белые одеяния, белоснежные крылья, светящийся нимб, золотые кудряшки и голубые, как незабудки, глаза. Алиса ждала, что оно, точнее, он — фигура была явно мужской — с ней заговорит, но он только улыбнулся и указал рукой на небо, совсем как дешевые гипсовые статуэтки святых и мадонн, которыми Франция была просто усеяна. Наутро Алиса обшарила все углы комнаты в поисках каких-нибудь следов ангельского присутствия, но не нашла ничего, ни единого перышка; однако этого мимолетного посещения хватило, чтобы Алиса обратилась в католичество и стала истово верующей, как и полагается новообращенным.
Однако сколько бы Алиса ни перебирала четки, сколько бы ни ставила свечей, это никак не приближало ее к потерянным детям, и в следующий миг после заключения перемирия в Европе она уже впихнула мсье Армана в поезд, идущий в Кале. Поиски свои Алиса начала, что было вполне логично, с маленького домика, столь поспешно оставленного ею тридцать лет назад. Но узнала лишь то, что на сей раз в воздухе растворились ее дети. После Рейчел в домике сменилось еще несколько семей, и нынешние обитатели ничего не знали ни о каких Баркерах, которые тут когда-то жили. В деревне, где появление Алисы подняло некоторый шум, жители постарше хорошо помнили эту семью: смерть Ады, смерть Фредерика, рождение и смерть ребенка Рейчел, исчезновение Лоуренса. Все это они бесстрастно поведали Алисе. Для них это было далекое прошлое — но не для Алисы, которой каждая новая подробность причиняла мучительную боль. А куда же они уехали? Старожилы лишь качали головами. Никто не помнил, хоть убей.
Мсье Арман и его жена сели на поезд на ближайшей станции, направляясь в Уитби, — Алиса рассудила, что Рейчел, возможно, вернулась домой, как почтовый голубь. Всю дорогу Алиса ярилась, проклиная занявшую ее место Рейчел, оплакивая смерть Ады и исчезновение Лоуренса и заставляя мсье Армана горько пожалеть, что он связался с этой женщиной. Растрепанная, толстая и невменяемая — по мнению мсье Армана, она вела его к преждевременной могиле. Прибытие в Уитби не улучшило ни настроения, ни характера Алисы — несколько недель она блуждала по узким улочкам, растерзанная, с запавшими глазами, и допытывалась у встречных и поперечных, не знают ли они Рейчел Баркер или Рейчел Шторм (такую фамилию, весьма подходящую ей, носила Рейчел до замужества). Она бросалась в каждый двор, выкрикивая имена потерянных детей — Том, Альберт, Лилиан, Нелл, — но они не отвечали. Вечерами она стояла на Западном утесе, скорбно вглядываясь в море, как мать утонувшего моряка, а потом возвращалась в дешевые меблирашки, где они остановились, и проклинала Жан-Поля Армана и день, когда его встретила. После одной из таких тирад, когда она ударила его по голове вазой, он переоделся в пижаму, лег на тонкий, утомленный жизнью матрас супружеского ложа, со вздохом закрыл глаза и уже больше не открывал их.
* * *
Вторично овдовев, Алиса продолжала поиски во всех городах, какие только приходили ей в голову, — в Скарборо, Халле, Лидсе, Брэдфорде, Мидлсборо; она даже попытала счастья в своем родном городе, Йорке, хотя туда Рейчел совершенно не с чего было ехать. Все родственники Алисы уже умерли, знакомых в Йорке у нее не было, так что она пробыла там лишь пару недель и уехала куда-то еще, не зная, что на Дэвигейт столкнулась с Нелл, ведущей Клиффорда, Бэбс и Банти, и даже не заметила их. Наконец ее, как обломок погибшего корабля, выбросило в Шеффилде. Она жила в таунхаусе в трущобах и зарабатывала не стиркой, но присмотром за чужими детьми, — ирония этой ситуации от нее не укрылась.
Скончалась моя прабабушка старухой, среди фотографий и гипсовых святых, — в 1940 году, во время одного из самых жестоких воздушных налетов на Шеффилд. Наутро ее вытащили из развалин полицейский и боец дружины ПВО — она прижимала к себе, прикрывая телом, старомодную фотографию пятерых детей. В рамке даже стекло осталось цело. Полицейский бережно взял рамку из мертвых рук и сказал:
— И-и-и, вот они будут горевать, когда узнают, что их мамка умерла.
(Он тоже был сентиментален — слишком сентиментален для работы, которая выпала ему в ту ночь.)
По странному совпадению свидетелем бомбардировки Шеффилда оказался старший из выживших детей с фотографии — Том, уверенный, что его матери уже пятьдесят пять лет нет на свете. В это время он был у приятеля в Донкастере. Они возвращались из паба длинным кружным путем и поднялись на холм, чтобы посмотреть на воздушный налет, хорошо видный даже с такого расстояния.