– А эта гнида что тут делает?!
И не успели мы все понять, что происходит, как они уже дрались с реб Хаимом, обнявшись, для религиозного издательства, довольно-таки тесно.
Все бросились разнимать, отдирая тощего реб Хаима от воинственной карлицы, мы с Катькой выволокли наконец бурно дышащую женщину в коридор, где она нам и поведала, обмахиваясь папкой, что это вторая уже с утра драка ее с реб Хаимом, а первая произошла недалеко отсюда, у телефонного автомата, где реб Хаим бесконечно долго нудил по телефону, не пуская ее сказать два слова папе, чтобы тот проверил «или выключен газ». Когда вконец возмущенная женщина спросила «или есть у него совесть», эта гнида зеленая, закрыв ото так ладонью трубку, высокомерно заявляет: «А вы сидели в отказе, были в лагерях?» Так что слово за слово, ну она и вцепилась в его свитер и давай колошматить…
– Вот это вы напрасно, – заметила Катька. – Это такая страна идиотская, что обозвать можно как угодно и кого угодно, хоть члена кнессета, хоть главу правительства, но когда руки распускают – этого здесь не любят…
– А что вы принесли? – спросила я, кивнув на рукопись.
– Да роман это папин, воспоминания об гражданской войне, – она махнула рукой. – Нет, я где эта гнида сидит, туда не отдам!
И без папиного романа полузадушенная Мариной дилогией, я с облегчением проводила заказчицу к выходу, а вернувшись в зал, застала грандиозный скандал между равом Пурисом, редактором «Привет, субботы!», и бледным Христианским.
– Ты для меня – ноль, понимаешь, ничто! – кричал рав Пурис как раз в тот момент, когда я вошла. Он употребил для этого ивритское слово «клум», по-моему, означавшее больше, чем ничто, больше, чем ноль, в какой-то степени это слово имело оттенок чудовищной, космической пустоты.
Рав Пурис, маленький и изящный, как разгневанная примадонна, много чего еще кричал на иврите, употребляя незнакомые мне идиоматические выражения. Пейсы его развязались на затылке и упали на грудь, как рассыпавшиеся пряди спившейся прачки.
Христианский же… Удивительная вещь: Яша выглядел подавленным. Сделав унижение ближнего одним из самых острых, самых сладостных своих развлечений, сам он так и не научился с достоинством сносить унижение. В сущности, Яша оказался совершенно незащищенным человеком.
И тогда из своей кабинки выскочила Катька, савеловская девочка, одержимая еврейской жаждой социальной справедливости, – мутант, неизбежный в условиях Галута.
– Ты чего орешь? – негромко спросила она рава Элиягу Пуриса на хорошем иврите. – Чего ты пасть свою раззявил? При чем Яша к вашей вонючей газетенке? Тебе же сказано – Апис вас продал, никого не спрашивал. При чем тут Яша?
Рав Элиягу рванул с лица очки и, тыча ими в Катькину сторону, совсем уж неразборчиво для моего бездарного уха закричал что-то о засилье «русской мафии».
У Катьки дрогнуло лицо.
– Держите меня! – сверкая глазами, приказала она тихо по-русски. – Ой, вот теперь крепко меня держите, чтоб я ему пейсы не выдрала.
Мы с Ритой навалились на нее справа и слева, затащили в Ритину кабинку, и пока растерянные сотрудники «Привет, субботы!» собирали вещи и расходились по домам, она, сверкая глазами, переругивалась с равом Пурисом, то и дело порываясь сбросить нас с Ритой и идти выдирать тому пейсы.
Наконец мы остались вчетвером – Хаим смылся куда-то еще в начале скандала. Рита включила наш чудесный электрический чайник, похожий на взмывающий в небо лайнер, и, когда он закипел, сама заварила всем чай. Яше – отдельно в его кошерную чашку, как он любит: два пакетика, без сахара.
– Печенья бы хорошего, – мечтательно пробормотала Рита, – что-то забыл нас Всемирный еврейский конгресс…
Христианский на это промолчал.
– Бедный рав Элиягу, – сказала вдруг Катька. – Здорово я ему нахамила?
– Еще бы, – заметила Рита. – Это уж как водится у тебя. Человек работу потерял, у него одних дочерей одиннадцать штук…
– Хорошо, что вы меня держали, – вздохнула Катька. – Ничего, я извинюсь перед ним… Черт, здесь с человеком и помириться как следует невозможно. Ни тебе обнять, ни поцеловать…
– А знаете что, господа? – встрепенулся вдруг Яша. – Это даже хорошо, что от нас отшелушилась «Привет, суббота!». И без нее мы прекрасно можем существовать.
– На чем же? – спросила я ядовито. – На дилогии Мары Друк «Соленая правда жизни»? Кстати, вчера она принесла еще сто восемьдесят страниц, вследствие чего дилогия плавно переползла в трилогию.
– На здоровье! – довольно отозвался Христианский. – Она за это заплатит, она уже внесла задаток… Нет-нет, говорю вам, господа, – мы еще выплывем. А Сохнут с его великолепными брошюрами о таможенных правилах, а сборник советов по эротике? Это же золотая жила! К тому же мы издаем редчайший по тематике журнал «Дерзновение». Не пора ли перевести его издание на коммерческие рельсы?
Он вдохновлялся все больше и больше, щурился, кивал орлиным носом по сторонам.
– Да что нам Гоша, что нам, в конце концов, перепады настроений Еврейского конгресса! Не за то боролись! У нас остался Бромбардт, в конце концов, а старик Бромбардт, ей-богу, не чужд филантропии!
– Кто не чужд филантропии? – холодно переспросила Катька. – Миллионер, который зубочистку купить жадится? Не забывайте, что заказы из Сохнута и прочих злачных мест добывал Апис как знатный отказник. Не тешьте себя иллюзиями. – Она саркастически подчеркнула: – Гос-по-да, мы больше нерентабельны, а Бромбардт, выкладывающий из кармана две тысячи долларов в месяц за аренду помещения, он, конечно, скотина, но не дурак, я подозреваю.
После этой скептической тирады мы с Ритой пригорюнились, как-то сразу припомнив, что Катька-то наша степень имеет в одной из сложных областей не то статистики, не то кибернетики…
– Чепуха, – заметил Яша небрежно, – придется прочесть тебе пару лекций на тему издательского бизнеса. Сомневаюсь, правда, что ты способна воспринять хоть десятую часть. Но, голубушка, надо же пытаться развивать свои мыслительные возможности…
* * *
Назавтра стало известно, что Бромбардт (наш старик Бромбардт, не чуждый филантропии) отказывается платить за помещение. То есть он, возможно, готов платить и дальше, но только в том случае, если компаньон его Иегошуа Апис вместе с главным редактором хевры Христианским представят подробный отчет о проделанной работе – в днях, наименованиях заказов и суммах, полученных от заказчиков.
– И прочая социалистическая бредень, – откомментировал Яша. Все утро он гоношился, закатывал долгие тирады на темные для меня бухгалтерские темы и нервно оттягивал ремни портупеи большими пальцами.
– Яш, да представь ты ему, суке, отчет! – вспылила Катька. – Давай быстренько набросаем! Пусть подавится.
– Ты не в курсе! – зашипел на нее Яша. – И не лезь, ради бога, в это дело!
К полудню выяснилось, что исчез Апис. То есть сначала он был где-то тут, но найти его не представлялось никакой возможности. К вечеру стало известно, что рав Иегошуа Апис вылетел в Лондон по делам Всемирного еврейского конгресса.