На тумбочку при кровати я пристроил наш семейный медицинский справочник, чтобы врачи поняли, с кем имеют дело. Не знаю, кто еще лежит в палате, потому что медсестры забыли убрать ширмы после процедур. Над моей кроватью повесили табличку:”Только жидкости”. Страх до костей пробирает.
22.00. Я есть хочу! Чернокожая медсестра отобрала у меня всю еду и напитки. Считается, что я должен спать, но здесь такой дурдом. Старики то и дело падают с кроватей.
Полночь. Над моей кроватью новая табличка: “Только внутривенное!” Я умираю от жажды! Готов отдать правую руку за банку диетической колы!
4.00. Я обезвожен!
6.00. Меня только что разбудили! Операция начнется не раньше десяти утра. Так почему мне не дают поспать? Гонят опять мыться. Я напомнил им, что меня оперируют изнутри, а не снаружи, но они не слушают.
7.00. Медсестра-китаянка караулила меня в ванной, чтобы я не выпил воды. Она не спускала с меня глаз, пришлось прикрыть мой “этот самый” больничной губкой.
7.30. Меня обрядили как пациента дурдома, теперь я готов к операции. Сделали укол, который должен меня усыпить, но сна ни в одном глазу. Лежу и прислушиваюсь к скандалу в коридоре: потеряли историю болезни пациента.
8.00. Во рту сушняк жуткий, наверняка сойду с ума от жажды. Я ничего не пил с 9.45 прошлого вечера. Ощущаю сильную вялость... А какие интересные трещины на потолке! Надо бы куда-то спрятать дневник. Не хочу, чтобы в него уткнулись чьи-то любопытные носы.
8.30. Мама у моей постели! Она положит мой дневник в свою новую сумку-органайзер. Поклялась (жизнью пса), что не станет его читать.
8.45. Мама вышла на улицу покурить. Она выглядит старой и замученной. Что ж, фривольность даром не проходит.
9.00. В палату одну за другой пригоняют тележки с прооперированными и сбрасывают бесчувственные тела на кровати. Санитары, которые возят тележки, одеты в зеленые халаты и резиновые сапоги. Похоже, в операционной крови по колено!
9.15. Тележка приближается ко мне!
Полночь. Меня лишили гланд. Я накрыт волной боли. Маме потребовалось тринадцать минут, чтобы найти мой дневник. Она еще не освоилась как следует с этой сумкой-органайзером. В ней семнадцать отделений.
Не могу говорить. Даже стонать адски больно.
Меня перевели в отдельную палату; другим пациентам невыносимо видеть, как я страдаю. Получил “выздоровительные” открытки от Берта и Штыка.
Преодолел себя и выпил немного бабушкиного бульона. Она принесла его в термосе. Папа притащил огромную упаковку крекеров, это все равно что угощать бритвенными лезвиями!
Вечером заглянула Пандора, я мало что смог ей прошептать. Беседа чахнет, когда один из собеседников пребывает между жизнью и смертью.
Канун Дня Всех Святых
Три часа ночи. Был вынужден пожаловаться на шум, доносившийся из общежития медсестер. Мне уже до смерти надоело слушать дикие вопли и наблюдать, как пьяные медсестры и полицейские в свободное от службы время скачут по территории больницы в костюмах ведьм и колдунов. Сестра Болдри вытворяла что-то чрезвычайно неприличное с тыквой.
Как только достигну подходящего возраста, вступлю в Общество охраны растений.
Двадцатое после Троицы
Медсестры очень холодны со мной сегодня. Говорят, что я занимаю место, на котором мог бы лежать больной! Прежде чем меня выпустят отсюда, я должен съесть миску кукурузных хлопьев. До сих пор я отказывался – нестерпимая боль.
Сестра Болдри насильно впихнула в мое поврежденное горло ложку хлопьев, и не успел я их прожевать, как она начала перестилать постель. Предложила заплатить за такси, но я сказал, что подожду, пока за мной приедет отец.
Выборы в США
Наконец-то я в моей родной кровати! Пандора – надежный оплот в беде. Мы общаемся без слов. Операция лишила меня голоса.
Сегодня я прохрипел мои первые за неделю слова:
– Папа, позвони маме и скажи, что худшее позади.
Отец не смог справиться с нахлынувшими на него облегчением и радостью. Его смех отдавал истерикой.
Первая четверть Луны
Доктор Грей говорит, что с моим голосом ничего страшного не случилось, он всего лишь ломается. Вечно он в плохом настроении!
Доктор полагал, что я сам приду к нему на прием и буду сидеть в очереди! Говорит, что мне следует гулять на улице вместе со сверстниками и жечь костры. Я сказал, что уже перерос эти языческие ритуалы. А он ответил, что ему сорок семь, но он до сих пор любит разжечь хороший костер.
Сорок семь! Это многое объясняет. Ему давно пора на пенсию!
Завтра мы с папой идем на большой праздничный костер (если, конечно, у меня хватит сил). Его устраивают, чтобы собрать средства на районную семейную консультацию.
Мать Пандоры готовит угощение, а отец Пандоры отвечает за фейерверк. На моего отца возложена обязанность разжечь костер, так что я встану от костра не менее чем в 100 футах. Я не раз видел, как папа поджигает себе брови зажигалкой.
Вчера вечером некоторые безответственные обитатели нашей улицы устраивали костры у себя во дворах! Честное слово!
Несмотря на то что их предупреждали об опасностях и по радио, и по телевидению, и в “Спокойной ночи, малыши”, и в прочих СМИ, они эгоистично плюют на всех. Несчастных случаев не произошло, соседям просто повезло.
Костер в честь семейной консультации получился классный. Общественность постаралась на славу. Мистер Черри пожертвовал стопку журналов под названием “Молодые творцы”. Они больше года пылились у него на складе.
Пандора сожгла подшивку “Джеки”. Она заявила, что этот комикс “не выдерживает критики с точки зрения феминизма и она не желает, чтобы он попал в руки молоденьких несмышленых девочек”.
Миссис Сингх и маленькие Сингхи принесли индийские шутихи. Они взрываются куда громче английских. Хорошо, что я запер нашего пса в угольном сарае с ватными тампонами в ушах.