Королева на мгновение прикрыла глаза, наслаждаясь покоем, теплом очага и восхитительным сознанием того, что кроме записи в дневнике не осталось вовсе никаких дневных трудов.
Она открыла дневник и написала:
Хлопотливый день. Мне удалили зуб пассатижами, навестила Филипа, бранилась с заведующей интерната, созвала семейный совет. Отреклась.
Чарльз так забавно завелся насчет коронации Камиллы.
Уильям предложил себя, но он слишком юн и, по – моему, чересчур рьян.
По поселку ходит слух, запущенный, очевидно, Беверли Тредголд, будто я умираю. Что ж, можно сказать, королева Елизавета умерла, да здравствует
Элизабет Виндзор!
Погода стоит осенняя, как оно и бывает в конце лета.
Королева закрыла дневник и включила телевизор; показывали, как дочь бывшего премьер – министра поедает кенгуриные яички в экваториальных джунглях Австралии [29] .
Дожидаясь, пока закипит молоко для какао, королева размышляла о том, что больше ей не надо выходить к жутким шеренгам подобострастных актеров, певцов и юмористов на благотворительных мероприятиях. «Господи, – думала она, – я наконец отмотала свой срок!» Королева содрогнулась, вспомнив острый позор чтения тронной речи. Традиция переворачивать страницы пальцами, затянутыми в белые перчатки, была чудовищна сама по себе, так ведь еще и сама речь отличалась редкой бессмысленностью…
Зарыв ноги в спящую Сьюзен и прихлебывая какао, королева повела беседу с Гаррисом:
– Где мы будем жить, когда уедем отсюда, а, малыш? Большинство дворцов, как я понимаю, отдали для развлечения публики. Бедный мальчик, ты ведь не видел ничего, кроме Цветов, да? Никогда не ездил в «роллс – ройсе»? Ты не знаешь, каково это, летать на собственном самолете? Или когда все время вокруг красивые вещи, а? Ты мой кусочек грубой жизни, а, мальчик?
Гаррис прорычал:
– Ага! Грубей, чем шлюшьи шутки, зато не дурак.
Прежде чем лечь, королева трижды стукнула в стену, и Вайолет Тоби постучала в ответ. Таков был их обычный ритуал: все, мол, в порядке.
Марсия Бойкотт была женщиной, неспособной жить в хаосе. Недобрые приятели и коллеги описывали ее как «всем аккуратисткам аккуратистка».
Принц Эндрю, вернувшись с семейного совета, с трудом узнал родное жилище. Набив четыре мешка мусора, Марсия до неузнаваемости преобразила комнаты нижнего этажа. От аппетитных запахов, плывших из кухни, у Эндрю потекли слюнки. Все музыкальные диски Марсия расставила в алфавитном порядке, диван отскребла от пятен, подмела, вымыла полы и до блеска отдраила кухонную утварь.
– Е – мое! – воскликнул Эндрю. – А ты не сидела сложа руки, Марсия.
– Пирог с мясом и луком будет готов через десять минут. Давай‑ка я пока смешаю нам по стаканчику, и ты мне все расскажешь про вашу встречу.
Эндрю скинул ботинки и растянулся на диване, откуда мог наблюдать, как Марсия мешает коктейли в двух стаканах с массивными донышками. Тощевата она немного, отметил принц. Обычно ему нравилось, когда на женщине имелось кое – какое мясцо, но нынче днем Марсия его потрясла в постели. Абсобля – лютно потрясла.
– Ну, как все прошло? – Марсия подала Эндрю розоватый коктейль.
– Скукотень, – ответил Эндрю. – Маман отреклась, Чарли полез в бутылку, а собачка принцессы Кентской цапнула Камиллу за палец.
Убежденная монархистка Марсия, чьи родители держали химчистку и никогда в жизни не повышали голоса, загорелась.
– Энди, расскажи подробнее, пожалуйста. Начни с того, как ты пришел к сестре, – попросила она.
Когда Эдвард и София вернулись домой, их дочь Луиза спала перед телевизором. Приходящая няня, Шанель Тоби, смотрела «Я – знаменитость, вытащите меня отсюда!».
– Одна женщина щас съела кенгуриное яйцо. Такая гадость!
Шанель получила плату и убежала домой, чтобы успеть до комендантского часа, а Эдвард и София переложили Луизу в кровать. Когда ей подтыкали одеяло, девочка проснулась и сказала:
– Эгей, мамуся, эгей, папуля.
– Луиза, возможно, мы скоро уедем отсюда и будем жить в другом городе, – сказала София. – Город называется Лондон, и у нас будет большой дом с чудесным садом.
– Я не хочу уезжать отсюдова, мамуль, – скуксилась Луиза. – У нас хороший дом. И не надо сада. Мне нравится играться на улице с Кортни Тоби.
У Софии буквально сперло дыхание, что всегда случалось, стоило ей услышать имя Кортни. То было исчадие ада семи лет от роду. Исчадие это вечно материлось, щеголяло в нарядах, словно пошитых для малолетней шлюхи, обожала играть в бандюков, и вызывать полицию, чтобы разняли якобы мордующих друг друга родителей.
Выскользнув из детской, София сказала мужу:
– Эд, если мы не выберемся отсюда в ближайшее время, этот говор пристанет к ней на всю жизнь.
На следующее утро, за завтраком. Сынок Инглиш получил по электронной почте стенограмму королевского семейного совета. Глядя в экран ноутбука, он воскликнул с набитым ртом:
– Бог мой! Королева собирается отречься.
– Сынок, ты весь стол крошками заплевал, на хрен, – отозвалась Корделия.
– Да пошли эти крошки! – воскликнул Сынок. – Вся моя монархическая затея строилась вокруг этой драной королевы. На носу моего корабля должна быть эта маленькая непреклонная фигура. Пусть исполняет свой долг, язык держит за зубами, а голову высоко.
– Как будто эта королева хоть раз, пока была на троне, сделала что‑нибудь замечательное или сказала что‑то запоминающееся.
– А зачем что‑то делать или говорить? – возразил Сынок. – Ей нужно просто там быть.
– Но ведь толпы не валят на улицы, требуя ее возвращения? А, пупсик?
– Пока не валят, – согласился Сынок. – Но на монархию, как и на любой товар, нужно сначала создать спрос.
Корделия засмеялась:
– А нельзя выписать дешевую королеву из Китая?
Сынку было не смешно. Он погрузил испачканный маслом нож в банку с комковатым оксфордским мармеладом и намазал оранжевое желе на тост.
– Сколько раз я тебя просила не делать так? – возмутилась Корделия. – У тебя реально гадкие привычки.
– Ну что с меня возьмешь, – вздохнул Сынок. – Я вырос в Итоне, среди дикарей.
– Значит, ход королевой ты теперь не сделаешь? – сказала Корделия.
– Нет. Теперь у нас остался только поганый джокер, принц Чарльз.
– А Чарльз разве не популярен? – удивилась Корделия.