— Да. А что?
— Ха! Я так и думала! — Пандора поднялась и вышла из спальни.
Когда я спустился вниз, Пандора уже натянула свое вечернее платье и Грейси, с позволения гостьи, расчесывала ее длинные тяжелые волосы.
— У тебя волосы, как у принцессы, — восхищалась Грейси.
— Надеюсь, не как у принцессы Анны, — обронила Пандора.
Бернард Хопкинс засмеялся:
— Я встречался с ее королевским высочеством на книжном междусобойчике в 2002 году. Она удивительно похожа на породистую кобылу. Меня так и подмывало угостить ее кусочком сахара.
Я занялся завтраком, но Пандора приказала мне сесть и не шевелиться.
— Выглядишь хреново, Ади. Ложился бы ты обратно в постель.
Я сел, но в постель не лег. Мне хотелось оставаться рядом с ней как можно дольше и любоваться ею.
Георгина вернулась вчера к обеду. Ее привез Хьюго Фэрфакс-Лисетт. В дом он не зашел. Георгина сказала, что ему нужно руководить уборкой дома.
— Ты не представляешь, — возмущалась она, — на что способны некоторые гости. Какой-то вонючий урод (это мог быть только мужчина) пописал в заблокированную раковину в спальне!
Желая сменить тему, я поинтересовался у жены, что мы будем делать со скелетом индейки.
— Выбросим? — предложил я.
— Отнеси кости в рощу, пусть лисицы полакомятся.
— Разве Фэрфакс-Лисетт не охотится на лисиц? А ты их подкармливаешь. У тебя идейные разногласия с работодателем?
— Страсть к охоте — единственное, что мне в нем не нравится, — ответила Георгина.
Единственное, дневник.
Утром к нам явились Бретт с отцом.
— Ты отращиваешь бороду? — спросил я братца.
— Нет, мне просто лень бриться. А это не одно и то же.
Он сел за кухонный стол рядом с Бернардом, который как раз информировал нас, цитируя «Индепендент», о том, что Британия входит в кризис, сравнимый с Великой депрессией 1930-х.
— А цена на нефть поднялась до ста долларов за баррель, — подхватил Бретт. — Беспрецедентный факт.
— Тебе-то какая разница? У тебя ведь больше нет машины, — заметил я.
— Да, но я снова разбогатею. В этом и заключается принципиальное отличие между нами, Адриан. У тебя никогда не было денег и не будет, ты — провинциальный лузер!
— Ладно вам, ребята, — сказал отец. — Пожмите друг другу руку и помиритесь.
Я бы пожал Бретту руку ради спокойствия отца, но мой полубрат вскочил и, хлопнув дверью, выбежал на улицу.
— Смотри, как он бежит, — растроганно произнес отец, глядя в окно. — Как молодой олень!
— В тот великий кризис мой отец прошел пешком от Джарроу до Лондона, — предался воспоминаниям Бернард, — чтобы достучаться до правительства. Мы на севере голодали. Помню, по воскресеньям на обед мать варила мослы с морковкой и луком-пореем.
— Бернард, а я думал, ты из среднего класса, — удивился я. — Ты же учился в Кембридже, верно?
— Мне дали стипендию. Отец был безутешен. Он хотел, чтобы я по семейной традиции спустился в шахту.
Для Георгины праздники закончились. Сегодня, когда она собиралась на работу, я спросил, когда ей заплатят, и почасовая ли у нее оплата, и какова продолжительность ее рабочего дня, а также надбавят ли ей за сверхурочные.
Я настоятельно рекомендовал ей заключить с работодателем договор о найме.
— Адриан, ну почему ты всегда норовишь превратить удовольствие в скуку смертную?
— Я не допущу, чтобы Фэрфакс-Лисетт тебя эксплуатировал.
— Если кто кого и эксплуатирует, то скорее я его, — загадочно ответила Георгина.
До следующего визита в больницу делать мне было решительно нечего. Рано или поздно придется наведаться на склад, где в запечатанном контейнере хранится содержимое книжного магазина. Но пока я к этому не готов и не хочу, чтобы Бернард занимался «останками» в одиночку.
Днем приехали Гленн с Финли-Роуз похвастаться обручальным кольцом на пальце Финли — неожиданно толстым ободком из белого золота с большим белым камнем, сверкавшим под кухонной лампой. Рождество и Новый год они отпраздновали у дедушки и бабушки Финли.
— Пап, прости, что раньше не сказал, — виновато произнес Гленн, — но на днях я отбываю обратно в Афган. Знаю, ты беспокоишься обо мне, вот я и не хотел портить тебе Рождество.
Я повел Гленна в гостиную под предлогом показать батут сестренки. Закрыв дверь, я начал:
— Самое время мне, как дважды женатому мужчине, снабдить тебя кое-какими полезными сведениями. Послушай, женщины ни за что не скажут напрямую, чего они хотят. Например, если они хотят, чтобы ты вынул посуду из посудомойки, они заметят как бы между прочим: «Кажется, посудомойка остановилась». Не отвечай: «Правда?» Либо они пожалуются: «У меня постоянно ноет спина, когда я вынимаю посуду». Ни в коем случае не называй ее в ответ «бедняжкой». А когда женщина вздыхает и ты спрашиваешь, что случилось, и она отвечает: «Ничего», не верь. У нее всегда есть причины, поэтому допытывайся, пока не выяснишь, что не так.
Гленн кивнул:
— Пап, если уж зашел такой мужской разговор, то… у меня есть эта, как ее… прострация?
— Конечно, как и у всех мужчин. Только… называй ее лучше «простатой».
— А для чего она, пап?
Я откашлялся. Мои познания в устройстве и функциях простаты не слишком глубоки.
— Это железа, расположенная рядом с мочевым пузырем, ее предназначение — подщелачивать семя и время от времени выбрасывать его наружу.
— Я уже запутался, пап.
— Простата — это как Банк Англии, только в ней не деньги лежат, а сперма, понял?
— Понял, — покраснел Гленн.
Для солдата он невероятно стеснительный.
— Так вот почему говорят «банк спермы», — протянул Гленн. — А я-то думал…
Я отправился к родителям позвать их отметить с нами помолвку Гленна. Они спали — отец в инвалидной коляске, мать в кресле у камина. Оба выглядели такими старыми и дряхлыми, и я подумал, каково мне будет, когда их не станет. Бретт в трусах и майке лежал на кровати в гостевой комнате и курил.
— Не пора ли одеться? — спросил я.
— Мне нечего надеть, — ответил Бретт, — все мои рубашки в мусорке.
Действительно, мусорная корзина в углу комнаты была битком набита белыми хлопчатобумажными рубашками. Я вынул их и пересчитал. Ровно десять.
— Но нельзя же такое выбрасывать, — сказал я, — их всего лишь нужно постирать в горячей воде.