От такого неожиданного поворота Татьяна слегка растерялась и даже не нашла что ответить.
– Н-не знаю… Вряд ли.
– Плохо. Но ты по крайней мере вышла замуж в третий раз, стало быть, ощущения собственной непривлекательности у тебя быть не должно.
– А его и нет. Я знаю, что я толстая и у меня много лишних килограммов, но в то же время я знаю совершенно точно, что это еще ни разу не помешало мне завоевать мужчину, которого я бы хотела завоевать. Это все чушь про стройные талии и длинные ноги, можешь мне поверить. Это придумали сами мужики и наивно в это верят, а потом страшно удивляются, почему не могут бросить толстую некрасивую бабу, почему от стройных и длинноногих все равно возвращаются к ней и только рядом с ней чувствуют себя по-настоящему счастливыми. Ты когда-нибудь первую жену Стасова видела?
– Только по телевизору.
– И как она тебе?
– Да что мне-то? – удивилась Настя. – Я же не мужик. Но красивая, конечно, спору нет. Очень красивая.
– Она намного красивее меня, Настюша. И весит раза в два меньше, и ноги у нее раза в два длиннее, но женат Стасов все-таки на мне. Так что никаких комплексов у меня нет, потому что я знаю тайну.
– Тайну? О чем?
– О любви. О том, что удерживает мужчину возле женщины. Я уверена, что и ты эту тайну знаешь. Поэтому, несмотря на все мои килограммы и более чем серьезную профессию, я могу получить любого мужчину, какого захочу. Или какого надо.
При этих последних словах Татьяна подняла глаза и пристально посмотрела на Настю.
– Ты хочешь поручить мне Стрельникова?
– Да. Я хочу выяснить, знал ли он о распущенности своей венчанной жены. На допросе у следователя он очень натурально удивлялся и делал вид, что впервые слышит об этом. Но мы-то с тобой, Танюша, знаем цену и этому виду, и этому удивлению. Я не верю Стрельникову.
– Почему? Тебя настораживает что-то конкретное? Или просто общие ощущения?
– Ничего конкретного. Он дьявольски красивый мужик, и этого вполне достаточно, чтобы я ему не верила.
– Настя, – изумленно протянула Татьяна, – ты ли это? Где твоя прославленная легендарная объективность? С каких это пор ты судишь о людях по внешности?
– С тех пор, как внешность стала определять характер человека. Мы все глупы и примитивны, даже самые умные и неординарные из нас. Мы все любим то, что радует глаз. И красивые дети сызмальства привыкают к тому, что им ни в чем нет отказа. А это трансформируется в представление о том, что у них все получается так, как они задумывают. Они хотят новую игрушку – они ее получают. Они хотят быть в центре внимания взрослых и слышать похвалы и ласковые слова – они это получают. Они слишком малы, чтобы понять, что это не их заслуга. И они вырастают уверенными в себе, легкими, напористыми, улыбчивыми и энергичными, потому что не боятся жизни. Чего им бояться, если у них все получается? А уж если им удается из красивого ребенка превратиться в красивого взрослого, то вообще туши свет. Этим людям нигде и ни в чем нет препятствий, у них все получается, им все удается, и их все любят. Ну и представь теперь, какой у такого человека может быть характер. Представила? Неужели честный и правдивый, искренний и прямой? Да никогда в жизни. Эти люди готовы идти по трупам, по чужим несчастьям, они с легкостью ломают чужие судьбы, потому что на самом деле для них не существует ничего, кроме них самих. У них есть собственные цели и собственные задачи, собственные стремления и приоритеты, и все должно быть положено на этот алтарь. А то, что у других людей точно так же есть цели, задачи, стремления и приоритеты, никакого значения не имеет. Владимир Алексеевич Стрельников убийственно хорош собой. И поэтому я не верю ни одному его слову. Но это, Танечка, слова, сказанные следователю Косте Ольшанскому. Я хочу знать, какие слова он скажет тебе.
– А почему не тебе? Ты считаешь, что я принципиально отличаюсь и от тебя, и от следователя Ольшанского?
– Да. Ты умеешь заставить людей видеть в себе красавицу. Во всяком случае, привлекательную женщину. Это всегда обезоруживает таких, как Стрельников. Стрельниковы полагают, что мир вообще существует только для красивых людей, а некрасивые – они так, недоразумение природы, недоработочка Господа Бога. Таким, как я или Костя Ольшанский, они лгут легко и не задумываясь, потому что мы, некрасивые, вообще не достойны того, чтобы выслушивать из их уст правду. С такими, как ты, им сложнее. Я хочу, чтобы ты, грубо говоря, «поставила Стрельникова раком». Войди с ним в контакт, придумай легенду, разработай его, заставь сказать, а лучше сделать такие вещи, которые впоследствии сильно затруднят ему процесс вранья при общении со следователем. Свяжи ему руки.
– Значит, ты уверена, что он знал правду о Широковой?
– Ни в чем я не уверена. Но я хочу знать, как все было на самом деле. Знать точно, а не полагаться на слова Стрельникова…
– …которому ты не веришь, – добавила Татьяна.
– Да, которому я не верю. Который слишком красив для того, чтобы я ему верила, и слишком уверен в себе, чтобы я ему симпатизировала. И вообще, Танюша, в моей жизни когда-то была одна душераздирающая история, после которой красивые мужчины перестали для меня существовать. Я их не вижу, я их не замечаю. И уж, конечно, я им не верю, это даже не обсуждается.
– Да ладно тебе, – махнула пухлой рукой Татьяна, – Стасов мне рассказывал, какой у тебя муж. Не станешь же ты утверждать, что он урод.
– Не стану, – согласилась Настя, включая кипятильник и доставая из стола чашки, сахар и новенькую, только сегодня наконец купленную банку кофе «Капитан Колумб», – Чистяков не урод. Он во всех отношениях привлекательный мужчина. Но я знаю его с пятнадцати лет, иными словами – двадцать один год. Когда мы познакомились, он был рыжим, долговязым, нескладным кузнечиком. И абсолютно гениальным. Из гениального рыжего кузнечика он мог впоследствии превратиться в кого угодно, например в жуткого конопатого урода, или в роскошного мускулистого двухметрового безмозглого аполлона, или в сутулого сварливого несостоявшегося гения. Значение имело бы только качество мозгов, а никак не внешние данные. Просто мне повезло, потому что гениальные мозги он сохранил, а внешность его существенно улучшилась по сравнению с тем, что мы имели двадцать лет назад. Но если бы он стал конопатым уродом, я бы любила его так же сильно. Тебе чай или кофе?
– Чай. Может, мне пойти погулять? Я, наверное, тебе мешаю.
– Ничего ты не мешаешь, мы с тобой работаем. И, кроме того, ждем, когда нам Селуянов что-нибудь умное скажет.
Но до истечения обещанных Селуяновым полутора часов оставалось еще довольно долго. Настя молча пила крепкий горячий кофе и пыталась расставить по местам те обрывки мыслей, которые сумбурно копошились в ее голове. Плохо, когда в деле об убийстве не прорисовывается ни одна версия, объясняющая причину или мотив преступления. Но точно так же плохо, когда этих версий слишком много. Чем больше версий, тем больше приходится полагаться на интуицию, решая, чему отдать предпочтение, что отрабатывать в первую очередь, а что оставить на потом. И соответственно тем больше вероятность ошибки. Потому что выбирать первоочередное и определять второстепенное приходится всегда, когда не хватает людей и времени. А когда такое было, чтобы их хватало?