– Гурген Арташесович, – зашептала она, – ну что там?
– А, от любопытства умираешь, птичка моя пестрокрылая. Открой-ка мне воду, не хочу в перчатках за краны браться. Ну что тебе сказать, попугайчик мой, повесилась наша девушка Люба Сергиенко. На первый взгляд вполне самостоятельно это проделала, следов насилия я не обнаружил поверхностным осмотром. Конечно, надо будет анализы сделать, может, ей препарат какой-нибудь мощный подсунули, после которого и насилие-то не нужно было. Посмотрим. А так пока все чисто. И записочка предсмертная наличествует, все как у больших.
– И что в записке?
– Ничего особенного. Простите, дескать, виновата, больше не могу, сил нет, и все в таком духе. Обычный текст. Там твой приятель Зубов колдует, сходи посмотри на его кислую физиономию. Если ты, кошечка моя пушистая, когда-нибудь найдешь мой хладный труп с признаками насильственной смерти, то знай: это сделал эксперт-криминалист Олег Зубов. Других подозреваемых даже не ищи.
Настя тихонько хмыкнула. Действительно, трудно было представить себе людей более несхожих. Гурген Арташесович, что называется, рта не закрывал, ухитряясь балагурить и шутить постоянно, даже во время осмотра трупа. Никто никогда не видел его в плохом настроении, грустным, подавленным или молчаливым. Что бы в его жизни ни случалось, Айрумян «держал стойку», улыбался и шутил, обильно пересыпая свою речь различными ласковыми и уменьшительными обращениями. Что же касается Олега Зубова, то он был полной противоположностью толстому пожилому армянину, вечно хмурился и ворчал по любому поводу. И если Айрумян кислую мину Олега воспринимал весело и делал из нее повод для постоянных шуток, то Зубов шуточек судебного медика не переносил совершенно, начинал моментально раздражаться и злиться, чем ввергал Гургена Арташесовича в еще большее веселье. Хорошо еще, что встречаться обоим экспертам приходилось далеко не каждый день.
Выйдя из ванной, Настя быстро подошла к Ольшанскому. Тот сидел на краешке дивана, медленно листая какую-то книжку в глянцевой ярко-красной обложке.
– Добрый вечер, Константин Михайлович.
– А, привет, – рассеянно кивнул следователь. – Тебя тоже дернули?
– Нет, я сама. Была в «Купидоне», разговаривала с владелицей, потом позвонила Гордееву, чтобы доложиться. Он и сказал про Любу. Что здесь произошло?
– Мать пришла с работы и застала такое вот зрелище. Где-то через полчаса отец появился. Жена без сознания на полу лежит, дочь в петле висит. В общем, весело. Мать Любы уже увезли в больницу, там, судя по всему, дело очень неважно. Отец – ничего, держится молодцом. Он сейчас на кухне, с ним ваш Лесников общается. Тело в соседней комнате, там Зубов работает. Я ему все указания дал и решил над душой не стоять.
– Что, принципами поступаетесь? – насмешливо поддела его Настя.
– Никогда, – коротко ответил Константин Михайлович. – Устал я сегодня, ноги гудят, стоять не могу.
– А-а, – сочувственно протянула она.
Всем было давно известно, что следователь Ольшанский разбирается в криминалистике ничуть не хуже любого эксперта. За это его можно было бы уважать, если бы не одно «но»: Константин Михайлович не доверял профессионализму своих коллег, поэтому давал им самые подробнейшие указания и инструкции и все время стоял над душой, следя, чтобы эксперты все делали так, как надо. Такая манера возмущала, злила, приводила экспертов в бешенство. Ни один из них не смог бы сказать, что следователь Ольшанский криминалистики не знает и несет полную чушь, нет, все, что говорил Константин Михайлович, было не просто правильным, оно соответствовало новейшим достижениям науки и передовому практическому опыту. Но эксперты и сами все это знали… Конечно, были среди криминалистов и отъявленные невежды и халтурщики, не имеющие соответствующей подготовки, балбесы и самоучки, были такие, кто ж с этим спорит, но ведь не все же поголовно! Нарвавшись когда-то несколько раз на дела, проваленные из-за неграмотности экспертов, Ольшанский решил не упускать эту часть расследования из собственных рук и перенес с тех пор строгий надзор за экспертами на все дела без разбора, не обращая внимания на личности. Он с равной бесцеремонностью и безапелляционностью командовал как зелеными сопляками, впервые взявшими в руки криминалистический чемоданчик, так и опытными квалифицированными специалистами, которые делали свою первую экспертизу, когда Костя Ольшанский еще контрольные по арифметике в школе писал. Поэтому Настя Каменская имела все основания удивляться, увидев, что следователь не стоит над душой у эксперта, а мирно посиживает на диванчике, листая книжечку.
– Между прочим, покойная религиозную литературу почитывала, – заметил Ольшанский, показывая Насте ярко-красную обложку, на которой был изображен крест и написано: «Новый завет». – Это теперь модно среди молодежи. Странно, что она повесилась. Не должна бы, если религией увлекалась. Христианство не приветствует самоуничтожение.
– Она могла нахвататься по верхам, глубоко не вникать. И вообще, Константин Михайлович, эта книжечка еще ни о чем не свидетельствует. У меня тоже такая есть. Их бесплатно раздают прямо на улицах или по квартирам разносят. Мне, например, домой принесли. А Лешке моему точно такую же в метро дали, только у его экземпляра обложка синяя. Я, кстати, подумала, что иметь такую книгу очень даже неплохо, у нас же религиозная грамотность на нуле, а все мировое искусство как раз на ней построено. Поэтому даже если сам не веруешь, то для общего развития знать и Ветхий завет, и Новый надо непременно. Так что Люба Сергиенко совсем не обязательно была набожной.
– Может быть, – задумчиво покивал следователь, – может быть. На-ка, полистай, я пока Зубова проведаю. Обращай внимание на пометки, сделанные на полях. Очень, скажу я тебе, любопытно.
Он сунул ей красную книгу и вышел в соседнюю комнату. Настя послушно уселась на диване, тут же невольно сморщившись от внезапной боли, пронзившей поясницу. Надуло где-то, что ли? Или опять от неловкого движения что-то ущемилось? Вот черт, как некстати!
Она открыла Новый завет на том месте, где остановился Ольшанский: Второе соборное послание святого апостола Петра. И тут в глаза ей бросились строки, помеченные желтым маркером.
«5. …покажите в вере вашей добродетель, в добродетели рассудительность,
6. В рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие,
7. В благочестии братолюбие, в братолюбии любовь.
8. Если это в вас есть и умножается, то вы не останетесь без успеха и плода в познании Господа нашего Иисуса Христа;
9. А в ком нет сего, тот слеп, закрыл глаза, забыл об очищении прежних грехов своих».
Напротив этих выделенных маркером строк, на полях, шариковой ручкой было написано: «Я ослепла от ненависти и забыла о том, что и сама грешила. Какое право я имела судить ее?»
Перевернув страницу, Настя снова увидела следы маркера.