– Ты что, меня бросаешь? – распахнула голубые, полные слез глаза Ирма, когда застала избранника в объятиях этой будущей агрономши с длинными ногами, в замусоленном халате поверх мини-юбки. Избранник даже не сразу понял, о чем она говорит.
– Я… ну… – бормотал он, а Девица в Халате хохотала и спрашивала, кто этот милый хоббит.
Ирма ушла, в себя приходила долго. Скандинавский темперамент давал себя знать. Она прикипала к людям сразу и надолго, отдирала себя с кровью. За тех, кого она любила, кого считала своими, могла и в огонь, и в воду. А вот забыть кого-то и жить дальше – это была проблема. Так что она решила вообще завязать с любовью. Ну, или хотя бы отложить на неопределенный срок романтические страсти, замужество и трех детей. Замужество – это для экстренных случаев, когда без него уж совсем никак.
В ее сознании образ будущего мужа как-то сам собой видоизменился, трансформировавшись из сэра Рочестера в небольшой дизельный комбайн для мелких фермерских хозяйств. Она хотела такой для своих огородных нужд, он был бы весьма полезен, хоть и возни с ним много. Но денег и возможностей приобрести такой комбайн как-то не подворачивалось, да и проще было на самом деле копать по старинке, лопатой и своими собственными руками. Так что Ирма прекрасно обходилась без мужа и без любви.
Второй раз Ирма решилась на такой эксперимент, как личная жизнь, когда ей было около двадцати двух лет, то есть примерно через три года после того, как первый эксперимент потерпел крах. Что ни говори, а трудно уж совсем не мечтать о сказке. И вот мечта сбылась, причем буквально посреди белого дня. Сказка пришла в Ирмину жизнь, правда, ненадолго.
Принца звали Тима, что, видимо, расширялось до Тимофея, лет ему было за тридцать. Да что там, сильно за тридцать. Красивым особенно он не был, к тому же за тридцать с сильно лишним пообтрепался. Одет был тоже так себе, но зато был веселым, бесшабашным, обаятельным и умел говорить слова. Они познакомились на улице. Да, конечно, все знают, что на улице знакомиться нехорошо. И в метро нехорошо, но знакомятся же. То и дело слышишь о счастливых парах, познакомившихся в метро. И на улице, и в подземном переходе, и в троллейбусе.
Тима спросил у Ирмы, как пройти к гостинице «Украина», но этим не ограничился. Остановил ее, бегущую по своим делам, разговорился. Жаловался, что в Москве чувствует себя совсем потерявшимся. Все шумят, бегут, грубые какие-то. Милиция набрасывается на каждом углу. Подозревает его в принадлежности к национальным меньшинствам, видимо, из-за щетины. А он приехал в Москву по делам из Владимира. Что-то связанное со строительством. Дела все сделал и решил погулять, а теперь заблудился. Хотя все к лучшему. Как знал, что встретит такое чудо.
– У таких, как ты, Ирма, все скрыто вот здесь, внутри. Эти дураки просто не умеют замечать истинной красоты.
– Шутишь? А ты, значит, умеешь? – передернула плечами Ирма, но сладкий яд лился в уши без сопротивления и преград, заполняя собой все пустоты, обволакивая нежной, но непроницаемой пленкой. Они гуляли с Тимой по городу, держались за руки. Он слушал ее рассказы о жизни, смеялся над ее резкими, такими бескомпромиссными суждениями по любым вопросам.
– Ты – человек цельный, – говорил он. – Как же я жил без тебя все это время?
– Наверное, не без удовольствия, – шутила она.
С ним она моментально почувствовала себя умной, опытной, знающей. Он уважал ее, интересовался ее мнением. И вообще, он был проще других, ее, что называется, поля ягода, к тому же из другого города.
– А когда же обратно? – полюбопытствовала Ирма, чувствуя, что за прошедшие часы они стали по-настоящему близки. Да-да, как это ни смешно, а чувствовала она именно это. Снова перед ней стояла ее судьба.
– Поезд завтра вечером. Но… я даже не представляю, как уеду без тебя. Я влюбился! – улыбнулся он широкой, добродушной, безобидной улыбкой.
Так личная жизнь случилась с Ирмой прямо в первый (он же последний) день знакомства с Тимой, который для нее остался просто Тимой навсегда – без фамилии и отчества, в номере гостиницы «Украина», где не работал душ, зато из окна была видна практически вся Москва.
О том, что произошло дальше, после неуклюже-жарких объятий на неудобной одноместной кровати, Ирма предпочитала не вспоминать никогда. Как они с Тимой, счастливые, как два подростка, оставшиеся вдвоем в родительской квартире на все выходные, вышли из гостиницы обратно, на теплые вечерние улицы города. Как целовались на Арбате, ели хот-доги на Бульварном кольце, а потом… Тима сказал, что ему надо зайти на минуточку в какой-то дом, забрать сверток и попросил Ирму подождать его. Устроил ее поудобнее на лавочке напротив памятника Гоголю и отошел буквально на пять минуток. Боже мой, какая буря чувств заливала Ирму с головой даже сейчас, по прошествии почти семи лет. А тогда она просто потерялась на этой самой лавочке.
– Простите, который час? – спрашивала она прохожих, не вставая с лавочки.
Сомнения и страхи снедали ее. Не мог же он просто так вот… взять и уйти, оставив ее сидеть вот тут одну. После всего того, что было. Но через час с небольшим Ирма с горечью подумала, что, собственно, ничего такого, видимо, не было. А было маленькое веселое приключение командированного мужичка, нашедшего для себя легкую добычу. Это было логично, но все же Ирма пыталась хвататься за соломинку.
«А вдруг что-то случилось?» – искрилась хоть какая-то надежда в сердце Ирмы. Тима, такой уже близкий, такой практически родной человек пропал в спутанных, заковыристых московских переулках. А что, если он заблудился и не нашел этого Гоголя второй раз? Все-таки человек впервые в Москве, мог ведь и потеряться. Он ведь, в конце концов, и познакомился с Ирмой, потому что не мог найти дорогу.
– Извините, вы здесь не видели молодого человека? Такого… среднего роста и телосложения… тоже среднего? – спросила она у милиционера-охранника, сидевшего в пластиковой будке в непосредственной близости к месту исчезновения потенциального избранника.
Милиционер хмуро осмотрел Ирму, не нашел в ней ничего противозаконного, помотал головой и погрузился обратно в созерцание маленького переносного телевизора. Ирма облазила весь квартал, искала признаки происшествия, преступления, допускала вероятность того, что Тима лежит где-то тут, бездыханный, павший от рук грабителей и бандитов. Было темно, становилось страшно, и повышался риск самой оказаться в руках грабителей и бандитов. Но уйти с места, где ее оставил человек, который сказал «я влюбился», она не могла.
Это было глупо? О, да, еще как. Вся ее личная жизнь была одно сплошное недоразумение. Ирма поклялась никогда больше не допускать подобного. Поскольку после того, как Тима исчез, через положенное в таких случаях количество времени Ирма обнаружила, что слегка, так сказать, беременна. И что веселая, но жестокая шуточка, которую сыграл с ней Тима, имеет серьезные последствия.
– И что теперь? – рыдала Ирма в душе собственной квартиры, отказываясь выходить на переговоры с папой – на литовском, с мамой – на русском языках. Рыдала тихо, чтобы не было слышно, кусала кулаки. Обзывала себя безмозглой дурой и была себе решительно противна. Как можно залететь настолько от первого встречного? Чего она вообще ждала от мужчины, приглашающего девушку в гостиничный номер после нескольких часов знакомства?