Чудо ты мое, зеленоглазое | Страница: 32

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Бросить не бросил, но теперь меру знаю, — твердо сказал Витька.

Будущий монополист отлично понимал, что вряд ли кто из собравшихся за столом вот так, запросто, согласился бы расстаться со спиртным. С другой стороны он знал, что почти любой российский мужик довольно частенько (и особенно с похмелья) подумывает о том, как бы доказать себе и окружающим, что его привязанность к спиртному настолько ничтожна, что на нее не стоит обращать внимания.

— Так что теперь у меня есть и сто грамм, но есть и стоп-кран, — продолжил Витька. — Кстати, тут недалеко, на окраине, какой-то Петрович живет. Может, слышали? Вот у него я и взял эту кошку.

— Я слышал, — подтвердил один.

— И я…

— А я в газете недавно объявление прочитал, — сказал измученный. — Куплю, мол, черную кошку с зелеными глазами за любые деньги.

— О!.. — Витька многозначительно поднял вверх указательный палец. — А, между прочим, люди не дураки и деньги за ерунду платить не будут. Мне недавно один знающий человек объяснил, чем черные кошки от всех остальных отличаются. Вот, к примеру, возьмем ведьм. Кто знает, почему они у себя дома только черных кошек держат?

Мужчины задумались. Вопрос показался им довольно любопытным. Полный мужчина в очках приоткрыл было рот, что бы высказать свое предположение, но Витька снова заговорил первым.

— Оказывается все просто. Черная кошка из дома всю заразу выносит: злость, зависть и прочую нечисть. А иначе сами ведьмы захлебнулись бы в ней.

«Вот ведь черт, а?! — подумал Петрович. — Врет и даже не краснеет».

Но приведенное Витькой доказательство показалось собравшимся убедительным.

— А поэтому люди и не любят, когда им дорогу черные кошки перебегают? — продолжил развивать тему за Витьку полный мужчина в очках, очевидно уже забывший свое первоначальное предположение. — Черные кошки на дороге эту нечисть оставляют. А ведьмы радуются.

Разговор перешел на ведьм.

— Против ведьм самое верное средство — серебряная пуля, — заявил «измученный». Он посмотрел на Витьку, ожидая от него, как специалиста, подтверждения своих слов. — Только, значит, что бы без промаха.

— Правильно, — согласился Витька.

— Или серебряная дробь.

— На худой конец можно и серебряным ножиком по горлу, — вставил свое слово очкастый.

Собрание запротестовало. Никто и никогда не видел, что бы в кинофильмах резали ведьм серебряными ножиками.

— Да ерунда все это! — вдруг заявил до сих пор помалкивающий хмурый усач. — Все ерунда: и ведьмы ваши, и кошки, и серебряные ножики.

Все собравшиеся посмотрели на усача. Витька снисходительно усмехнулся. Он отлично знал, что когда дело касается мистики, сомневающиеся всегда остаются в меньшинстве. Ведь у большинства всегда найдется в запасе пара-тройка историй, подтверждающих, пусть и субъективно, существование потусторонних сил. По этой простой причине споры с сомневающимися материалистами всегда превращаются в их интеллектуальное избиение. Закономерность и сухость материализма просто не могла, не умела (да и хотела ли сама?) отражать напор аргументов сторонников мистицизма: всегда противоречивых, всегда слишком эмоциональных и абсолютно глупых.

Хмурого усача быстро уговорили сдаться. Уже раскаиваясь в материалистических заблуждениях он признался в том, что не более как год назад видел в своей спальне тень усопшего прадедушки. Что делала в спальне загробная тень и почему только тень, а не сам дедушка собственной персоной, усачу сказать уже не дали. Сторонникам мистицизма был важен сам факт отречения о материалистических заблуждений, а не следующее за ним раскаяние.

— Я вот помню с моим отцом такой случай был, — заговорил «измученный». — Вышел он как-то ночью покурить на веранду, а на веранде мать еще вечером три простыни сушить развесила. Покурил, значит, отец, а потом к окну зачем-то подойти ему захотелось. Нагнулся он… — рассказчик показал слушателям, как именно его отец нагнулся не поясняя при этом, зачем человеку нагибаться, если он хочет заглянуть в окно. — А одна простыня возьми и упади ему на голову…

Дальнейшие приключения запутавшегося в простыне отца были ужасны, но настолько нелепы, что только ожидание страшного финала удерживало слушателей от очередного зевка.

Витька кусал губы и молчал… Если бы этот разговор происходил в деревне и Витьке не нужно было бы заботиться о предпродажной рекламе кошек, он с огромным удовольствием дал волю своему острому языку. Первое, о чем бы спросил Витька «измученного», это сколько стаканов самогона выпил папаша рассказчика прежде, чем выйти покурить на веранду. Но зарождающийся бизнес требовал ласковой, почти демократической, терпимости к ближнему и будущий монополист только согласно кивал головой. Он даже попытался подсказать рассказчику возможное развитие его истории, задавая наводящие вопросы: не было ли где поблизости черной кошки и если не было, то может быть после всего пережитого им папаша, наконец-то, решил ее приобрести? Но рассказчик упорно обыгрывал события вокруг загадочной простыни и оконной рамы, в которую благополучно вывалился его папаша, совсем не обращая внимания на предполагаемых Витькой кошек.

После нескольких тщетных попыток новообращенному усачу удалось вклиниться в разговор. Правда, только после того, как Витька предварительно убедился, что главным героем рассказа усатого является именно черная кошка.

Усатый начал свою историю так же, как это делали до него остальные: неторопливо отхлебывая пиво и со значением произнося каждое слово. Но по мере того, как слушатели начинали терять терпение, повествование рассказчика все более убыстрялось и ближе к концу рассказа усач уже хватал своих слушателей за руки и пытался перекричать их.

Витька не выдержал и все-таки улыбнулся…


За день Витька и Петрович обошли шесть пивных. Старика приятно удивил тот факт, что Витька почти не притрагивался к спиртному. Точнее говоря, он делал это только для вида. Рано или поздно купленные племянником кружки пива доставались другим.

— Просто не хочу и все, — пояснил Витька Петровичу. — Не то настроение. О деле думать надо.

Вместе с тем племянник все больше мрачнел.

— Ерунда все это! — в конце концов, заявил он старику. — Не то все, не то!.. Большинство наших клиентов, уже завтра с чистой совестью забудет все услышанное. Нужно что-то другое.

— Что, Витьк?

Племянник вздохнул.

— Будем думать, дядь Коль.

Компаньоны зашли домой и, захватив с собой сумку с продуктами, направились на котоферму.

Размокшая от дождя проселочная дорога была скользкой как масло. Витька брел по обочине и ругал на погоду. Петрович шел следом за племянником. Днем он все-таки выпил пол-кружки пива и у него болела голова. Кроме того, Петровича мучила совесть. Несколько раз старик пытался присоединиться к компании любителей мистики. Но его попытки оказались настолько неумелыми и жалкими, что о них было стыдно вспоминать. Стыд был жгучим и почти детским. Старик прожил долгую жизнь, но так и научился врать.