Эймс поднялся, а за ним и Флетчер. Они протянули мне руки. Я пожала их с отвращением. Но выбора не было, отказаться от пожатия я не могла, и отлично это понимала. Что касается Брэда, он продолжал сидеть, внимательно изучая свои ногти и явно не желая встречаться со мной взглядом.
Я спустилась вниз. Агент Мадьюро стоял у автомобиля.
— Мисс Говард?
Я кивнула.
— Беверли-роуд, двадцать два, в Соммервиле?
— Вы хорошо осведомлены, — ответила я.
Он скупо улыбнулся и распахнул передо мной заднюю дверцу. Дождавшись, пока я устроюсь, он занял водительское место, и мы тронулись. Всю дорогу до Кембриджа он молчал. Я против этого не возражала, да и не до разговоров мне было — меня просто трясло при мысли о том, каким чудовищем оказался мой родной отец. Все, что делал этот человек, к чему он прикасался, было замешано на фальши и грязи. И хоть я годами сама себя обманывала, сейчас мне открылось то, чего я раньше не отваживалась признать: отец никогда не любил меня, я так и росла с уверенностью, что ни в чем не могу на него рассчитывать. Мое благополучие, мое здоровье его никогда не интересовали, и отныне больше не нужно было делать вид, будто это не так. Да и мама не могла дать мне той беззаветной родительской любви, которой мне так отчаянно недоставало. Она — вот идиотизм! — по-прежнему мечтала о том, что в один прекрасный день наш папочка к ней вернется. И если я открою ей то, о чем узнала от агентов ФБР и КЦБ, мама наверняка воскликнет, что все это гнусная ложь, отец не способен на преступление, он честнейший человек, настолько безоглядно она в него верит.
Сама того не ожидая, я вдруг со всей силы ударила кулаком по сиденью рядом с собой, пытаясь сдержать рыдания, рвущиеся из горла. Агент Мадьюро посматривал на меня в зеркало заднего вида.
— С вами все в порядке, мэм? — спросил он.
— В полном порядке, — процедила я сквозь стиснутые зубы.
Когда мы добрались до моего жилья, агент Мадьюро вышел и открыл дверцу машины с моей стороны со словами:
— Если вы не против, я поднимусь с вами.
— Пожалуйста.
Наверху я достала свой паспорт и протянула ему. Мадьюро, кивнув, взял его, после чего довольно долго копался с бланком, перенося в него паспортные данные. Затем передал бланк мне, попросив вписать мой домашний адрес, номера домашнего и служебного телефонов и подписаться под печатным текстом, гласившим, что я передаю свой документ добровольно. Там говорилось также, что я предоставляю Федеральному бюро расследований право держать мой паспорт у себя «в течение неопределенного времени» и не буду требовать документ назад, пока Бюро само не сочтет возможным вернуть его мне. Читая декларацию, я сердито поджала губы.
Заметив это, агент Мадьюро успокаивающе произнес:
— На самом деле паспорт вам вернут сразу, как только завершится проверка. Скорее всего, через несколько недель, хотя, конечно, все зависит от того, как…
Неоконченная фраза повисла в воздухе — агент понимал, что нет никакой нужды договаривать. Я взяла ручку и нацарапала свою подпись. Мадьюре вынул нижний листок с отпечатавшейся на нем копией и протянул мне.
— Это ваш экземпляр, — пояснил он.
Мы спустились, сели в машину и за всю дорогу назад в Бостон не сказали друг другу ни слова.
Я вошла в вестибюль «Фридом Мьючуал», и прямо у входа путь мне преградила дежурная, не давая пройти дальше:
— Мистер Пулман хочет видеть вас немедленно.
Кто бы сомневался!
— Обождите здесь, пожалуйста, я ему позвоню.
Она прошептала что-то в телефонную трубку, потом взглянула на меня и сказала:
— Он ожидает вас в своем офисе.
До этого я ни разу не была в офисе Брэда. Идя по коридору к массивным, обшитым деревом дверям, я размышляла о том, что это посещение святая святых окажется, скорее всего, первым и последним. Звонко стуча каблуками по паркету, я удивлялась собственному хладнокровию — спокойствие такого рода появляется у людей перед лицом неотвратимого рока.
Я постучалась и услышала крик Брэда:
— Входите.
Открыв дверь, я вошла в кабинет, своим оформлением напоминавший клуб лондонских джентльменов, как я его себе представляла: массивная мебель красного дерева, огромные, обитые бордовой кожей кресла под старину, и картины времен федералистов на стенах, и огромный камин с настоящими бревнами, и большущий глобус девятнадцатого века. Брэд сидел за просторным письменным столом, похожим на тот, за которым адмирал Нельсон в свое время наносил на карту планы морских сражений. Зная умение Брэда получать все, что он захочет, я бы не удивилась, узнав, что это и в самом деле стол Нельсона.
Когда я вошла, Брэд пристально смотрел на монитор компьютера, в очках (он никогда не показывался в них на публике) на кончике носа.
— Садись, пожалуйста, — сказал он, но не повернулся в мою сторону.
Я подчинилась и утонула в мягком кресле, так что пришлось как следует постараться, чтобы сесть прямее. Брэд отвернулся от компьютера, снял очки, побарабанил пальцами по столу и заговорил:
— Все это полная глупость и тупость… и безобразие, и ты виновата в этом в самую последнюю очередь. Мне нет ни малейшего дела до того, что представляет собой твой отец, как и до того, что ты всю жизнь положила на то, чтобы произвести впечатление на этого сукина сына. Запомни на будущее — никогда, никогда не давай больше пяти тысяч долларов никому, если у тебя есть хотя бы тень сомнения в честности этого человека. Благодаря деятельности КЦБ и Министерства национальной безопасности [38] любые международные денежные переводы на сумму свыше пяти тысяч подлежат немедленной проверке. Вокруг тут же начинают крутиться всевозможные агенты и финансовые инспектора. Сам факт того, что ты перевела деньги темному дельцу…
— Я же не знала.
— В нашей игре — и на том уровне, на котором играем мы, — такой ответ нельзя считать удовлетворительным. Проблема в том…
— Мне ясно, в чем проблема, — перебила я Брэда. — Я привлекла внимание к компании, что для вас нежелательно и, может быть, небезопасно. Я понимаю свою вину и готова к немедленной отставке.
— Отставка принимается. Здесь для тебя нет перспектив. На самом деле для тебя теперь нет перспектив в финансовой сфере вообще, потому что после этого дельца ни одна компания близко тебя не подпустит. А еще потому, что теперь для федералов и КЦБ ты меченная, и будешь неизбежно притягивать их особое внимание даже во время рутинных проверок. Так что для мира денег ты, считай, умерла.
Я рассматривала свои ладони и думала: Отец должен ликовать. Я все-таки пошла по его стопам, я, как и он, провалила дело и потерпела крах.