Продержаться оказалось не так уж просто. В последующие две недели моя персона оказалась в центре внимания, вокруг меня развернулась омерзительная кампания по устрашению, организованная несколькими кредиторами «Фантастик Филмворкс». По словам Алкена, семьдесят пять процентов кредитеров приняли его объяснения, согласившись с тем, что, будучи единственным инвестором в компании, я никак не могу нести ответственность за финансовые нарушения, но то были крупные организации (отели, компании по прокату автомобилей и вертолетов, финансовые группы), способные погасить долги без большого для себя ущерба. Они, возможно, сочли ниже своего достоинства преследовать небогатую преподавательницу, имевшую глупость вложить деньги в доморощенное кино. Но оставалась еще горстка кредиторов, не поддавшихся на уговоры, — они-то и старались изо всех запугать меня, чтобы заставить с ними рассчитаться.
Организатор банкетов и торжеств из Калифорнии — Вики Сматерсон — была одной из наиболее агрессивных. Судя по голосу, ей было немного за сорок, и в этом голосе очень резко звучало: Мы слезам не верим! Когда она позвонила в первый раз, я была дома и, сидя на полу, возилась с Эмили. Услышав звонок, я вздрогнула и замерла. Поскольку телефон продолжал звонить, Эмили заинтересовалась:
— Почему ты не подходишь, мамочка?
— Потому что я занята, мы же с тобой играем. — Я выдавила из себя улыбку.
Затем включился автоответчик, и после его сообщения зазвучал голос: «Это Вики Сматерсон, ваши партнеры задолжали мне девять тысяч четыреста долларов за вечеринку, которую я помогла устроить. Может, для таких богатеев, как вы, девять с половиной тысяч — не деньги, а для меня это целое состояние, и я вас не оставлю в покое, пока вы мне их не вернете. Вы, может, думаете, это слишком? Тем хуже для вас. Вы еще увидите, я могу быть жесткой и проявить настойчивость, если…»
Я подскочила к автоответчику и выключила звук. Эмили, казалось, звонок заинтересовал и встревожил.
— Эта тетя на тебя сердится, — сказала она.
— Она просто огорчена.
Тут зазвонил мобильник. Я бросила взгляд на экран. И не стала отвечать. Спустя мгновение снова затрезвонил городской. Я только еще раз проверила, отключен ли звук у автоответчика. Оба телефона надрывались, а Эмили вдруг широко улыбнулась в разгар этой какофонии:
— Все хотят поговорить с мамочкой.
Я была столь популярна, что оба телефона не переставали звонить минут десять, пока мне не хватило наконец ума, выключить мобильник и выдернуть из розетки шнур городского телефона. Позже, уложив Эмили спать, я плеснула в стакан двойную дозу водки и позвонила Кристи в Орегон, мне посчастливилось застать ее в офисе.
— Как всегда, — начала я, — у меня есть что тебе рассказать.
И как всегда, рассказ вышел долгим и взволнованным.
— Боже милостивый, — охнула Кристи, когда я дошла до исчезновения Тео и Адриенны, сбежавших на край света или уж не знаю куда.
— Я бы предположила, что они в Марокко, — сказала Кристи. — Можно отлично спрятаться, а через Средиземное море рукой подать до юга Франции, если им захочется вкусно пообедать.
— По-моему, можно прекрасно поесть и в самом Марокко, — предположила я. — Особенно с полными карманами чужих денег.
— Ты хочешь сказать, твоих денег.
— Я уверена на сто процентов, что первоначальный капитал давно и полностью истрачен. Теперь их кредиторы пытаются лишить меня квартиры.
— Не сделают они этого.
— Откуда у тебя такая уверенность?
— А я им не позволю. Как бы то ни было, я уверена, что суд отнесется к тебе с пониманием и примет решение в твою пользу. Тогда все они от тебя отвянут.
— А если нет? Если все пойдет по-другому?..
— Ну, что ж, значит, придется это пережить — нам всем приходится переживать неприятности. Не смертельно. Потеряешь эту квартиру — найдешь другую. Даже если придется объявить себя банкротом, чтобы разделаться со всеми долгами… со временем ты оправишься и от этого. Все это чудовищно несправедливо, я знаю. Но жизнь часто бывает такой. Несправедливой, запутанной и весьма-весьма жестокой.
Жестокость была по части Мортона Бабриски. Владелец офиса, арендованного «Фантастик Филмворкс», он был исполнен решимости вернуть себе девятнадцать тысяч баксов, которые они ему так и не выплатили. В местной телефонной книге он нашел мой номер телефона и начал кампанию устрашения, по сравнению с которой злобный звонок Вики Сматерсон выглядел милым визитом вежливости. Он начал с того, что позвонил мне в одиннадцать вечера, а я, в надежде, что мне перезванивает Кристи (я ждала ее звонка), схватила трубку, забыв об осторожности.
— Это Мортон Бабриски, вы должны мне девятнадцать тысяч семьсот пятьдесят шесть долларов. У вас денежки водятся, я знаю, вы же преподаете в университете. И еще я знаю, что в Соммервиле у вас собственная квартира. Я даже знаю, в какую детскую группу вы каждое утро отвозите дочку…
Услышав это, я бросила трубку. Через тридцать секунд телефон зазвонил снова. Услыхав сообщение автоответчика, Бабриски взбесился:
— Ну-ка слушай меня, ты, сучка, еще раз бросишь трубку, я не только порушу к такой-то матери всю твою карьеру, я тебе всю жизнь сломаю. Твои дружки меня одурачили. Но теперь я своего добьюсь, я от тебя не отстану. И если ты не заплатишь…
Я схватила трубку и крикнула в микрофон:
— Не смей меня пугать, я на тебя натравлю полицию!
Швырнув трубку на рычаг, я выдернула провод из розетки.
— Опять кричишь, — прокомментировала Эмили.
— Это в последний раз.
До утра оба телефона были выключены, но я так и не смогла заснуть. В моем измученном, возбужденном мозгу возникали картины суда, перед которым мне предстоит предстать, рисовались возмущенные скандирующие толпы, собравшиеся возле дома, с целью лишить меня жилья. Наверняка и в университете скоро станет обо всем известно, и меня возьмут на заметку — лишнее доказательство моей неблагонадежности (будто мало того, что есть), напоминание о том, что со мной лучше дела не иметь.
Мне не пришлось дожидаться, пока в университете узнают, что я — мишень для нападок группы злобных кредиторов. Озлобленный Мортон Бабриски позвонил на кафедру английского и десять минут разливался соловьем перед секретаршей профессора Сандерса. Речь его была столь желчной и агрессивной, что она тоже бросила трубку, но лишь после того, как записала на магнитофон весь разговор. («Таковы новые требования в университете, — пояснила она мне. — Если кто-то начинает грубить, я нажимаю кнопку записи, и все его хамство остается у нас на пленке».)
«Пленку с хамством» Мортона Бабриски поочередно прослушали все, от заведующего моей кафедры до декана факультета и даже самого президента университета. Когда декан потребовал, чтобы я явилась к нему в кабинет к трем часам, я позвонила мистеру Алкену, умоляя, чтобы он бросил все дела и пошел к декану вместе со мной. «Нет проблем» — и без пяти три он был на месте.