– Нет! – хором закричали они. – Это неправда! Вы лжете!
Я закрыл за собой дверь и ушел к себе. Выпил стакан шнапса и заснул.
Наутро погода была чудесная. Ни ветерка. Солнце. Море – как зеркало.
В домике никого не было.
Я очень устал, обыскивая остров, и прилег на теплую плоскую скалу. Я задремал, и мне приснилось, что на меня летят две огромные чайки.
Своими клювами они целились мне в глаза».
– Моя фамилия Хансен, – сказал молодой человек.
– Здесь каждый третий – Хансен! – ответил старик.
– Моя мать жива, а отец умер совсем недавно, – сказал молодой человек. – Они сумели добраться до шведского берега.
– Вряд ли, – сказал старик. – Эту красивую историю я выдумал. Парня я расстрелял в тот же день, а девушку отправил назад, едва она сошла с парома. «Извините, барышня, опоздали».
– Подлец, палач! – сказал молодой человек, вставая. – Поделом тебе!
– Ну, сам посуди, – сказал старик, вцепившись в его рукав, – ну какой я капитан королевской гвардии? Бывший столяр. А ослеп, потому что пил всякую дрянь. На хороший шнапс денег не хватало.
Молодой человек порылся в саквояже, достал пару монет и дал старику.
Тот поклонился и попросил довести его до трактира.
Снилось, что я еду в старом автобусе.
Растрескавшиеся дерматиновые сиденья с железными обводами. У окон надписи «Не высовываться!» и какие-то смешные защелки для открывания; сейчас таких не делают. Рубчатые резиновые коврики на полу.
Но не в том дело.
А дело в том, что выходить из этого автобуса надо через маленькую переднюю дверь. Потому что двери в салоне сломались. Но не просто выходить, а сначала втиснуться в кабину, с трудом запихнуться на маленькое сиденье рядом с водителем – там кабина, как в автомобиле, – а потом вылезать через правую дверцу.
Никто не виноват.
Ни шофер, что задние и средние двери испортились.
Ни конструктор, который сделал переднюю дверь такой неудобной.
Ни толстая тетка, которая никак не может протиснуться сначала на сиденье, а потом в дверь наружу.
Ни пассажиры, которые опаздывают, злятся, толкаются, чуть ли не дерутся.
Весь помятый, выпрыгиваю на тротуар и думаю:
Как тяжело жить, когда никто ни в чем не виноват.
Когда все неприятности случаются как бы сами собой.
Когда про все можно сказать «так вышло, так получилось».
Так стасовалось и так выпало.
Так уж как-то сложилось.
Совпало. Произошло.
Образовалось.
Чувствуешь себя бильярдным шаром. Летишь себе по сукну.
Ужасно.
Терпеть не могу, когда на маленьких конференциях или, паче того, на круглых столах некто выступит и тут же удирает.
Сразу начинает казаться, что он не слушал предыдущих докладчиков, а просто ждал своей очереди. Такие господа часто пишут ведущему записочки или показывают знаками. Тычут на себя, потом на кафедру, потом на часы и двумя пальцами изображают ноги-ноги. То есть «пусти меня поскорей выступать, а то мне бежать пора».
Не знаю, какие для этого должны быть веские причины.
И уж точно не знаю, кем надо себя считать. Вот, мол, я одарю присутствующих блеском своего интеллекта и дальше пойду. Дальше одарять.
Вспомнил смешной случай. В 1990 году, кажется.
Был круглый стол по межнациональным отношениям, проводил его Игорь Крупник, выдающийся антрополог (сейчас работает в США).
Пришло человек пятнадцать примерно. Ваш покорный слуга в том числе.
Тут все стали просить Игоря, чтоб он им поскорее дал слово. Потому что у одного конференция, у другого семинар, у третьего редколлегия, ну и так далее. Все причины очень уважительные.
А у меня, бездельника, никаких причин. Никуда-то я не тороплюсь, никто меня нигде не ждет.
Каждый выступит, ответит на вопросы – и к дверям. Кто-то смущенно прижимает руку к сердцу, кто-то виновато улыбается, а кто-то, наоборот, очень строго и отстраненно смотрит на часы, говорит «ой-ой-ой!» – и уходит.
Вот уж человека четыре осталось. Потом три.
Предпоследний выступил и говорит:
– Денис Викторович, я так хотел послушать ваше сообщение! Я так люблю ваши статьи, они такие проницательные и смелые! Я, можно сказать, специально ради вас пришел! Но, ради бога, извините, у моего аспиранта через полчаса защита…
– Ничего, ничего, – говорю. – Спасибо на добром слове! Успехов!
Ушел он.
Остались мы с Игорем вдвоем.
– Ну, – говорю я. – Ты что, будешь один меня слушать?
Он говорит:
– А как же! Слово предоставляется журналисту Денису Драгунскому.
Я открыл свою тетрадку, рассказал всё, что планировал. Коротко получилось, минут пять. Как раз по регламенту.
Игорь задал мне пару вопросов. Я ответил.
– Ну, всё, – говорю. – Пошли, что ли?
– Как это «пошли»? – возмутился он. – А мое заключительное слово? Я же ведущий, я же должен всё это подытожить!
– Давай! – сказал я.
Он подытожил.
Я его поблагодарил.
И мы вместе пошли к метро.
В 1989–1991 годах я довольно часто выступал на разных конференциях, семинарах и дебатах. Не все они были такие маленькие, как в предыдущем рассказе. Иногда это бывали довольно крупные сборища. И докладчики не уходили, и слушатели потом окружали их тесными группами, задавали вопросы, не соглашались с ответами, и споры продолжались в коридоре и в раздевалке, и даже иногда на улице, если тепло и нет дождя. Интересно было.
Но я не о том. Я, разумеется, о себе.
Выступал я очень жестко и парадоксально. Любил огорошить слушателей. Мне было приятно, когда по залу шел легкий гул удивления, а иногда и возмущения. Я обожал, когда кто-то всплескивал руками или даже выкрикивал: «Да вы что?! Да как же можно говорить такое?».
Сейчас мне это смешно вспоминать, конечно. А тогда мне нравилось, что я вот такой, вне моды и стандартов, всегда со своим особым мнением.
Я даже придумал афоризм для внутреннего употребления:
«Если мне аплодируют – значит, я вру».