Тогда я почувствовала себя богатой. Теперь я понимаю, что была богата папиным доверием и что доверие — самое большое богатство.
Да, да, знаю, это штамп и банальность. Но это правда.
До того как у отца случился инсульт, навсегда заточивший его в плен шестиминутных циклов настоящего времени, он больше двадцати лет проработал на химическом заводе в Тиллуа-де-Моффлен, в четырех километрах от Арраса. Он осуществлял общий надзор за производством дидецилдиметиламмония хлорида и глутаральдегида — оба эти вещества применяются для дезинфекции, но с ними надо обращаться осторожно, иначе повредят, и хорошо еще, если только кожу, вот мама и требовала, чтобы он, вернувшись с работы, непременно и немедленно принимал душ. Папа в ответ улыбался и подчинялся беспрекословно, хотя если глутаральдегид и в самом деле растворяется в воде, то к дидецилдиметиламмония хлориду это не относится. Тем не менее у нас дома помидоры ни разу не стали синими, и яйца ни разу не взорвались, и на спинах ни у кого не проросли щупальца. Остается только поверить, что марсельское мыло [26] — и впрямь чудодейственное средство.
Мама была учительницей рисования в начальной школе, а кроме того, вела по средам вечерний класс рисунка с натуры в мастерской при музее изящных искусств. У нее у самой была прелестная графика, и вместо альбома с фотографиями у нас остался от мамы альбом с набросками, превративший мое детство в произведение искусства.
А еще мама была красавицей, и папа очень ее любил.
Я глаз не свожу с треклятого чека, а он пялится на меня.
Он меня обвиняет.
Я знаю, что никто никогда не балует родителей достаточно и что осознаешь это всегда слишком поздно. Сейчас я для сына — всего лишь номер в памяти мобильного телефона и воспоминания о каникулах в Бре-Дюн и нескольких воскресных поездках в бухту Соммы. [27] Ромен меня не балует — так же, как и я сама не баловала своих родителей, ведь мы всегда передаем детям по наследству свои ошибки и упущения. С дочерью все по-другому: Надин не разговаривает, Надин — дает, а нам надо научиться понимать и принимать.
С прошлого Рождества она присылает мне из Лондона через Интернет свои коротенькие фильмы.
Последний идет всего минуту.
Единственный общий план и резковатые наезды. Мы видим старую женщину на перроне вокзала Виктория. У нее совсем белые волосы, и голова похожа на большой снежок. Женщина только что сошла с поезда. Она делает несколько шагов и ставит на землю чемодан, слишком для нее тяжелый. Озирается кругом. Толпа обтекает ее, как вода — камушек, и вдруг она остается одна, совсем крохотная. Женщина — не актриса. Толпа — не массовка. Это картинка из настоящей жизни. С настоящими людьми. И история настоящая. Музыку для своего фильма Надин выбрала из Пятой симфонии Малера, adagietto, и с этой музыкой экранная минута стала самой волнующей из всех минут горькой заброшенности, какие мне случалось в жизни видеть. Утрата. Страх. Смерть.
Я складываю чек. Зажимаю его в кулаке так, словно хочу раздавить.
Я начала худеть. Нет, не нарочно, само собой получается.
Наверное, это из-за стресса. Ну и оттого, что в полдень теперь домой не иду, остаюсь в лавке, и обедать — где бы то ни было — перестала.
Двойняшки беспокоятся, пристают с расспросами, я отговариваюсь тем, что счета запущены, заказы не выполнены, а тут еще и с блогом дел невпроворот. Там у меня теперь в день около восьми тысяч посетителей. Я согласилась размещать в блоге рекламу и из вырученных за это денег могу платить Мадо, которую взяла в помощницы.
После того как месяц назад умерла в больнице взрослая дочь Мадо, у нее стало слишком много свободного времени. И слов у нее стало слишком много… и любви слишком много… Мадо просто битком набита вещами, теперь для нее лишними: рецептами блюд, которые ей уже некому приготовить, детскими стишками — для внуков, которым уже неоткуда взяться. Она все еще начинает иногда плакать посреди фразы, либо услышав какую-нибудь песню, либо если в лавку зайдет молоденькая девушка купить для своей мамы саржевую или шелковую тесьму. Я стараюсь загрузить Мадо как следует: она отвечает на комментарии и сообщения, оставленные в блоге, а с тех пор как я завела на пробу торговый сайт, еще принимает заказы и отслеживает их выполнение.
Взрослую дочь Мадо звали Барбара. Она была ровесницей Ромена.
Мадо обожает двойняшек — они ненормальные, говорит она, но такие заводные, просто электровеники. Начав помогать мне с блогом, она начала заодно осваивать новые словечки.
Кстати, она и сама заводная!
По средам она обедает с Даниель и Франсуазой в «Двух Братьях» на улице Тайери. Они заказывают себе по салатику, запивают его «перье», случается, берут по бокалу вина, но главное, то, ради чего эта троица собирается, — они заполняют карточки лотереи. Порывшись в памяти, выуживают магические числа. Дата рождения. Годовщина первого свидания. Идеальный вес. Номер страхового свидетельства. Или дома, где они жили в детстве. Дата первого поцелуя или незабываемая годовщина безутешного горя. Номер телефона, по которому уже никто не ответит…
Каждую среду Мадо возвращается после обеденного перерыва с глазами блестящими и круглыми, как шары в лототроне. И каждую среду она говорит мне: ох, Жо, если бы я выиграла, если бы я только выиграла, я бы такое сделала — вы и представить себе не можете!
Сегодня я впервые спросила: да что ж такое вы бы сделали, Мадо? Ох, не знаю, ответила она. Знаю только одно: это было бы нечто фантастическое!
И сегодня же я начала составлять список.
СПИСОК ВСЕГО, ЧТО НАДО КУПИТЬ
Лампа на столик в прихожей.
Круглая вешалка с крючками для пальто и стойкой для зонтов (как в кафе).
Блюдо — тоже в прихожую: чтобы на него можно было класть ключи и свежую почту (поискать в комиссионках).
Две тефлоновые сковородки.
Новая микроволновка.
Соковыжималка для овощей.
Хлебный нож.