Но тут же он вспоминал, что она не захотела увидеться в центре или даже на «Фрунзенской» — наверное, боялась встретить знакомых. И он в уме зло говорил ей: «Смотри ты, какая чистюля!» — и представлял себе, как она возмущенно кричит: «Да, вот такая вот, и не собираюсь пачкаться!» А он еще злее: «В Большой театр ходить по пятнадцать тысяч билет тебе чистоплюйство не мешало?» — «Тебе отдать деньги? Я отдам, не бойся!» — и вот такой ужас ему представлялся, и ему делалось стыдно, и он снова думал, что ничего не случилось, что все будет как раньше и свадьба будет в сентябре, как уже было почти решено.
Он постоял под наружной крышей вестибюля.
Потом прошелся по маленькой площади перед метро.
Прошло уже полчаса, наверное. Залез в карман, вытащил телефон.
Там уже была эсэмэска: «Мама упала подвернула ногу мб перелом».
Он тут же перезвонил: «Я сейчас быстро вернусь домой и приеду на машине. Отвезем твою маму в травмпункт».
«Что ты, не надо, мне так неудобно».
«С ума сошла! Мы вдвоем аккуратно сведем Веру Алексеевну вниз, усадим в машину».
«Ты долго будешь ехать. Пока домой, пока к нам»
«Окей, я сейчас возьму такси и примчусь».
«Не надо».
«Нет, надо! Все, хватит болтать, еду!»
«Не надо, я же сказала. Не на-до…» — у нее был холодный отчетливый голос.
«Вере Алексеевне привет», — сказал он.
«Спасибо» — и короткие гудки.
Недалеко был Новодевичий монастырь.
Он не стал заходить вовнутрь, а прошелся вокруг пруда.
Вдруг почувствовал, что ненавидит отца. Странно и даже стыдно. Отец, пожилой и нездоровый, сейчас в тюрьме. Но все равно. Никакого сочувствия, никакого страха за него — только злоба и досада.
Отец всю свою жизнь прожил для семьи. Для детей. Для него.
Все это делал — для них.
Тем более. Если все для семьи — зачем так по-уродски подставлять свою семью? Зачем надо было рисковать? Всех денег не наворуешь. Пора было сказать себе: «Стоп, хватит». Тем более что мы — мама, я и сестра — ничего у него не просили. По крайней мере, последние годы.
Старик увлекся, — думает сын. — Все это нужно было не нам, а ему.
А о чем думает дочь человека, арестованного за взятки?
Сначала она не думала вообще ни о чем. То есть не думала о том, что случилось. Потому что просто об этом не знала. Она была на горнолыжном курорте в Австрии. Она очень хорошо каталась, но все-таки упала — не ушиблась ни капельки, но страху натерпелась. В какую-то секунду ей показалось, что она сейчас шарахнется об дерево, она видела на YouTube, как упавший лыжник влетел в дерево и смерть на месте, но она все-таки сумела как-то извернуться, и все обошлось. Хотя, конечно, сердце в пятки.
Поэтому она отправилась в гостиницу и решила провести пару часов на диване.
Пришла в номер, разделась, приняла душ.
Повертелась голая перед зеркалом. Еще раз убедилась, что она очень, очень, просто необыкновенно хороша. И лицом, и фигурой. Даже удивительно, как у большеголового коренастого папы и совсем обыкновенной мамы вдруг получился такой шедевр. Папа говорит, что у него бабушка была красавица. Но по фотографии трудно судить, она там стоит, заслоненная вазой. Ну, пусть будет бабушка. Хотя она в детстве, конечно, думала, что мама ее родила от какого-то знаменитого артиста. Глупости, конечно, подростковые фантазии.
Накинула халат, села на диван, взяла айпад.
Н-да.
У папы фамилия Подцепчук. Не спутаешь. Некрасивая и очень редкая. «Мы, Подцепчуки…» — смеялся он, а она чуть не плакала. Она не хотела быть Анной Подцепчук. Ей казалось, что она превращается в Нюрку Подцепчук — имя-фамилия для уборщицы… А если в Европе, то вообще: Podtsepchuk или Podzeptschuk — какое уродство! Она говорила с мамой. Мама говорила с папой. Папа совсем не обиделся. Он вообще очень добрый. Поэтому паспорт она получила на мамину фамилию — Мальницкая. Anna Malnitzki — это звучит. Тем более что у нее в Германии свой маленький бизнес. И еще: она заплатила в одну генеалогическую контору, и ей обещали найти правильных предков. Она будет Anna von Malnitzki — неплохо, а?
И вот тут такая хрень.
Но ничего.
Хорошо, что у нее другая фамилия. Никто не будет пальцем тыкать и вопросы задавать, как бедному братику сейчас задают, наверное. Говорила же она ему, а он смеялся: «Мы, Подцепчуки! Ух!» Ну, вот и пожалуйста. Кушай свою фамильную гордость. Надо позвонить маме. А что сказать? Что вот, мол, я сегодня вылетаю? А зачем? Деньги у мамы есть, адвокаты уже работают, это точно… Свиданий все равно не дадут, это тоже точно…
Позвонить, конечно, надо. Собраться с мыслями и позвонить.
Зазвонил телефон. Она испуганно смотрела на дисплей, пыталась угадать, кто это может быть. Фу, местный номер. Ответила.
Это был Дитмар. Они позавчера познакомились, вместе катались, классный парень, на три года старше, у него тоже свой небольшой бизнес, и еще он работает part-time в «Экснер и Тилли». Дал ей свою визитку, она даже прифигела: Dietmar, Graf zu Schlossberg. А так совсем беспонтовый. Но очень красивый и весь такой элегантный. Настоящий аристократ. Ей даже жалко стало, что она еще не von Malnitzki. Но ничего. Она ему здорово понравилась, она это чувствовала. Серьезно понравилась.
Дитмар, чуть смущаясь, предложил сегодня съездить в Зальцбург. Его друг, друг их всей семьи, будет петь в «Волшебной флейте»…
Она стала вспоминать московскую квартиру, воскресный семейный обед. Детство, дачу, няню Галю, велосипед, лодку.
Все было клочками, кусочками. Картинка не получалась.
Конечно, маме надо позвонить.
Но, с другой стороны, почему мама сама не позвонила?
Наверное, мама расстроилась и забыла про меня.
Ничего. Позвоню из Зальцбурга.
Или когда вернусь сюда.
Арестованный за взятки Артем Семенович Подцепчук, 1957 года рождения, сочиняет в уме автобиографию:
Глава I
У всех наших ребят были деньги.
Я не знаю, откуда. Может быть, у них были богатые родители. Может быть, они фарцовкой занимались, не знаю, я же сказал!
А у меня денег не было никогда.
Ужасно было без денег. Ну, не ужасно, а как-то гадко. Унизительно. Когда ребята скидывались на выпивку, они доставали бумажные рубли, а я почти всегда — рубль мелочью. Из наэкономленных. Мама-папа давали на обед 60 коп. А я съедал первое и напирался бесплатным хлебом. А завтра — второе и бесплатный капустно-морковный салат… Пять двугривенных, или шесть пятнашек плюс десять копеек.