Она протянула к нему руки.
— Как тебя зовут? — спросил Дима и вспомнил, что она немая.
Она вскочила, обняла его и стала расстегивать все его пуговицы.
Он понимал, что не надо этого, но ничего с собой не мог поделать. Она была худая, гладкая, сильная и горячая. Когда все кончилось, она вдруг стала хихикать и пальцами делать козу. Он встал. Обтерся уголком простыни. Оделся. Вышел, не оглядываясь.
Сел за стол. Достал из пиджака сигареты, закурил.
Минут через сорок вошла Нина Юрьевна.
— Здесь нельзя курить! — сказала она. — У нас курят на кухне, — всмотрелась в него и вдруг провела рукой по его встрепанным волосам. — В чем дело?! — заорала она. — Ты был там? Ты… ты изнасиловал больную? Ты изнасиловал слабоумную, подлец, подонок, мразь!
Она схватила его за руку и потащила туда.
Распахнула портьеру. Зажгла свет.
Он увидел пустую смятую постель.
Нина Юрьевна взяла с туалетного столика свои кольца — бриллиант и камею — и надела на левую руку.
Он и не заметил, что она вернулась без колец.
— Я пойду, ладно? — сказал он.
— А как же пировать? — засмеялась Нина Юрьевна. — Там в холодильнике торт, я утром купила. Так что пойдите на кухню. Или — пойди?
— Стасик, я тебя увольняю, — сказала Маргарита Романовна, вдруг перейдя на «ты».
Он как стоял у ее кровати, так и сел на табуретку, и только и нашелся, что глупо спросить:
— За что?
Маргарита Романовна была пожилым человеком, за которым ухаживал Стасик в качестве сиделки, ну и еще мелкие медицинские дела типа уколов.
Стасик, когда нанимался, не знал, что это будет женщина. Он просто позвонил по объявлению: «Уход за пожилым человеком».
Стасик учился в медицинском институте, но был очень брезглив, и ему иногда казалось, что он вообще неправильно выбрал профессию. Не любил дряблое, изрезанное плохо заживающими ранами, расцвеченное синяками от уколов, истыканное катетерами, усеянное сыпью и перекрученное распухшими венами, а то и пахнущее потом или гноем тело. Больному человеку очень сочувствовал и стремился помочь, а больное его тело терпеть не мог. Сглатывал тошноту.
Так вот же! Пусть это будет суровое самовоспитание — наняться сиделкой к лежачему больному. Поскольку он уже проучился четыре года из шести, бросать уже смысла не было, а становиться не врачом, а медиком-биологом или что-то в этом роде — тоже не хотелось: деньги совсем не те.
А деньги, кстати, были нужны. Не только в будущем, но и прямо сейчас: съездить на десять дней в Италию. С девушкой. Отдохнуть в конце августа.
Поэтому он позвонил по объявлению.
Большая квартира в роскошном районе — на Остоженке. Правда, дом совсем старый. Но хороший ремонт. Видно, люди не бедные, и плату предложили серьезную. Было лето, поэтому Стасик нанялся на полтора месяца — с первого июля по пятнадцатое августа. Им — то есть внукам Маргариты Романовны — это и было нужно, потому что их постоянная сиделка попросилась в отпуск.
Маргарите Романовне было без двух лет девяносто. Сухонькая легонькая старушка. Лежала на спине. Мурлыкала песенки. Или спала. Ходила в туалет сама — но ее надо было поднять и донести до унитаза. А потом пересадить на биде и наладить воду. Потом подать полотенце и отнести назад. Иногда просила почитать вслух — что-нибудь, хоть газету. Но тут же засыпала. Стасик проводил у нее шесть дней, кроме воскресенья.
И вдруг на четвертую неделю: «Я тебя увольняю!»
Стасик понимал, что не она его нанимала, не ей и увольнять. Но он понимал также, что вряд ли ее внуки будут держать его против ее желания. Но и терять восемнадцать тысяч в неделю тоже не хотелось.
Поэтому он переспросил:
— Маргарита Романовна, а почему? Что вас не устраивает? Я исправлюсь.
— Мне неловко, что ты сажаешь меня на горшок, — сказала она.
— Ну, что вы, Маргарита Романовна! — улыбнулся он. — Ведь же три недели было все нормально?
— Зови меня на «ты», — сказала она. — Просто Малгоша.
— А? — спросил он.
— Я все время вспоминала, откуда я тебя знаю, — сказала она. — Мы встретились в сорок первом, в начале лета. Мне было пятнадцать. Станиславу — восемнадцать. Он был как ты. Или ты как он. Я вспомнила сейчас. У него был велосипед.
— У меня тоже есть велосипед, — сказал Стасик.
— У него был велосипед «Опель», — продолжала Маргарита Романовна. — Он посадил меня на раму. Мы переехали Каменный мост. Меня зовут Малгожата Мазовецкая. Станислав был тоже поляк, по отцу. Мы выехали на Варшавское шоссе. Не то чтобы вслух сказать! Подумать было страшно, что нам хочется в Варшаву. Мы вернулись обратно. Все равно Варшава уже была под немцами. Потом он ушел на войну. Поэтому я тебя увольняю.
— Завтра суббота, — сказал Стасик. — Последний день недели я могу отработать?
Но Маргарита Романовна задремала и не ответила.
Назавтра Стасик зашел к ней в комнату, не снимая кроссовок.
— Малгоша, — сказал он. — Ну-ка, встали.
Он поднял ее на руки, вынес из квартиры. Вызвал лифт.
У подъезда стоял велосипед.
Стасик усадил ее на раму, взобрался сам. Оттолкнулся, поехали. Выехали из переулка, спустились к Волхонке, чтоб ехать к Каменному мосту.
— Что это там строят? — спросила Маргарита Романовна, поглядев направо.
— Малгоша, ты что, это же Дворец Советов! — ответил Стасик.
Они съехали с моста, въехали на Полянку, дальше Люсиновская и Варшавское шоссе, и больше их никто никогда не видел.
Ни внуки Маргариты Романовны, ни родители Стасика, ни даже девушка по имени Алиса, с которой Стасик собирался в конце августа съездить в Италию.
На окраине зауральского города, на вещевом рынке, то есть на барахолке, среди прочих торгующих сидела тетка в синем берете поверх серого платка. Тетка была очень здоровенная и поэтому сидела на двух деревянных ящиках. Перед ней на рыбачьей сети были разложены вещи на продажу: джинсовые брюки вытертые, джинсовые брюки поновей, свитер совсем новый, портативный магнитофон «Весна», десяток кассет и книжка Б. Пастернака «Воздушные пути». Рыбачья сеть тоже продавалась — к ней была пришпилена бумажка с надписью «10 р.».
Подходили люди, приценялись к новому свитеру. Говорили, что таких джинсов в магазине навалом, никто не берет. Тетка огрызалась, отпускала шутки насчет фигуры покупщика. Мальчишка протянул было руку к магнитофону. Тетка его шуганула. Потом подошла девушка. Вернее, девочка. Класс девятый, не старше.