А всё — антибиотики!
Когда главноуправляющему по делам переселенцев сообщили, что его жена бросилась под поезд, он отложил текущие бумаги и приказал подать карету.
Дома он прошел в детскую, сел на игрушечный стульчик и сказал сыну Сереже, что его мама на сей раз по-настоящему умерла.
— А в тот раз она просто убежала, а ты солгал! — засмеялся Сережа.
Главноуправляющий нахмурился, встал и вышел.
— Какой жестокий мальчик, весь в нее, — подумал он.
Помещик Левин был думающий и совестливый. Иногда жизнь казалось ему бессмысленной и он был близок к самоубийству. Он долго ухаживал за красивой и доброй девушкой Катей Щербацкой, и потом они поженились. Он был счастлив. Но не погрузился в семейное довольство, а продолжал думать о вечных вопросах бытия. Наконец он понял, что жизнь имеет несомненный смысл добра, который он властен вложить в нее.
Полковник Вронский был флигель-адъютант, красавец и богач. Когда-то он слегка ухаживал за Катей Щербацкой, но потом у него вдруг начался длинный и несчастный роман с женой одного весьма важного чиновника. Мать Вронского, женщина расчетливая, хотела его женить на княжне Сорокиной, он не давался. Поэтому он уехал на войну, помогать сербам освободиться от турок.
Статский советник и камергер Облонский был человек добрый, но безалаберный. На службе держался дружескими связями. Жене изменял почем зря, бесстыдно, один раз даже с бывшей гувернатнкой собственных детей. Но жена его прощала, потому что у нее было много детей, она была стара, устала, беспомощна. Кстати, она была старшей сестрой Кати Щербацкой.
Действительный тайный советник Каренин был государственным человеком. Твердым, знающим, решительным администратором. Его очень уважали. Хотя он провалил проект по обустройству переселенцев и орден Александра Невского получил скорее в утешение, чем в награду. У него не ладилась семейная жизнь, жена изменяла ему, потом стала жить отдельно от него, все об этом знали; он страдал. Однажды он был в гостях, где была Катя с сестрой. Катина сестра стала его утешать и давать советы, рассказывать о своих несчастьях. Он сухо отвечал, что у каждого своего горя достаточно. Катя этого разговора не слышала, потому что как раз объяснялась с Левиным.
Что связывало этих людей?
Пожалуй, вот что. Вернее, кто. Родная сестра камергера Облонского — и, тем самым, свойственница Кати Щербацкой — была любовницей полковника Вронского и женой действительного тайного советника Каренина.
Однажды Катя приревновала к ней своего мужа Левина. Закричала: «Ты влюбился в эту гадкую женщину, она обворожила тебя! Я уеду!»
Но потом они помирились и забыли про нее.
— Наверное, тебе все-таки надо развестись, — сказала Даша.
— Зачем? — пожала плечами Аня.
— Чтоб выйти замуж за любимого человека! — простодушно сказала Даша. — Вы же уже сколько вместе! Тем более что с мужем ты уже давно не… не это самое, ты же мне сама говорила.
— Я? Говорила? — засмеялась Аня.
— Говорила, говорила, говорила! — у Даши вдруг потекли слезы.
— Ты все забыла, — Аня погладила ее по голове, по плечу. Они сидели на диване рядышком. — Я тебе другое говорила. Учила, как заставить мужа предохраняться. Чтоб тебе не беременеть, как крольчиха…
Даша заплакала еще горше.
Аня обняла ее обеими руками. Встала с дивана, встала перед ней, попыталась отнять ее руки от лица, потом присела перед ней на корточки, сама чуть не заплакала и горячо и ласково обняла ее бедра и поцеловала колено.
Даша вскочила — так, что Аня чуть не упала.
— Не трогай! Ты что?! Ты — это?!
— С ума сошла! — Аня хмыкнула, отодвинулась, поднялась с ковра, прошла в угол комнаты, взяла сумочку, достала пачку сигарет, села в кресло.
— Ничего? — она вытащила зажигалку.
— Ничего, ничего. Дай мне сигарету.
— Ты же не куришь.
— А вот возьму и закурю, — сказала Даша.
Теперь она сидела на ковре у Аниных ног, курила, затягиваясь сильно и впустую, выпуская густой белый дым и резкими щелчками сбрасывая пепел. От этого огонек на сигарете торчал остро и криво.
— Кури потише, — сказала Аня, скрывая внезапное раздражение.
— Значит, разводиться не надо? — Даша погасила сигарету.
— Мне — не надо. Мой муж все терпит. У него деньги, статус, и вообще он святой человек. Ребенок в хорошей школе, потом поедет учиться в Германию… Чего еще надо? А то разведусь, и окажется, что у Алеши сейчас «трудный период», что он, сука, «ищет себя». И вообще «дело не в тебе, а во мне, ты же умная, ты все сама поймешь». Тьфу!.. А так я для него всегда лакомый кусочек. В случае чего — сегодня не смогу, сегодня мы с мужем идем на прием к британскому послу…
Даша слушала ее, приоткрыв рот.
— Вот кому надо разводиться, так это тебе! — сказала Аня. — Он, сволочь, тебя всю истратил. Дети почти выросли. Разводись, для себя поживи.
— В смысле — для новой любви?
— Господи!
— Ну, для секса, да?
— Ой, да при чем тут секс! — Аня старалась не смотреть на увядшую Дашину шею, на ее руки с некрасивыми короткими ногтями. — Ну, нет, конечно, если повезет, то да, конечно, секс, дай тебе бог, но не в том дело. Для себя поживи, дурочка! Для себя!
Через неделю Даша ехала в Питер на «Сапсане». Решила съездить к подруге в кои-то веки. Аня права — надо хоть чуточку пожить для себя.
Приятный мужской голос сообщил, что следующая станция — Окуловка, стоянка одна минута, и что не надо выходить из поезда, если это не конечный пункт вашей поездки, и повторил это по-английски с потрясающим британским произношением.
Какие-то мужики достали сигареты и потянулись к дверям, чтоб успеть хоть пару затяжек. Даша попросила сигарету у одного такого.
Вышла на перрон. Прикурила у рядом стоящего. Затянулась.
Посмотрела вниз, на рельсы, на тяжелые иссиня-серые колеса.
Вспомнила мужа, его рестораны и измены, свои беременности, роды, болезни детей, бесконечную обидную тоску. Сейчас поезд тронется. Один шаг. Всего один шаг.
Она сильно затянулась, выбросила сигарету на рельсы.
Зажмурилась. Отошла на шаг в сторону, вдоль вагона. Пригнулась.
— Стойте! — раздался властный голос, и кто-то сильно схватил ее за руку выше локтя, отдернул от этой страшной щели и втолкнул в закрывающиеся двери.