Из кожи вон лезет, лишь бы собрать побольше сплетен! Меня вдруг охватила ярость:
– Если меня еще раз вырвет, то, надеюсь, на вас!
Весь день Юдит пролежала в постели, уткнувшись носом в стенку. Даже когда пришли сыновья, не обернулась. Поставив вазы с цветами на тумбочку, они тихонько вышли из комнаты. Что они знали о своей маме? Может быть, не так уж и много. Мне было жаль их.
– Я передам ей, что вы приходили, – сказала я, надеясь, что это их утешит.
– Может, она заметит цветы, – произнес один.
– Маму всегда было трудно понять, – добавил другой.
– Иногда она уходила из дома, не сказав, когда вернется…
– … и куда направляется.
Харри смотрел на брата. Обо мне они как будто и забыли.
– Помнишь коробку, которую она хранила под кроватью?
– А ту сумку, которую нам не разрешалось открывать?
– У нее всегда были тайны.
– Мы, наверное, никогда не узнаем, кем она была на самом деле.
Роберт смущенно улыбнулся, вдруг вспомнив, что я стою рядом, и взял меня за руку.
– Но она была хорошей мамой, вы не подумайте плохого.
– А как она рассказывала сказки…
– «…и тогда папа-медведь зарычал: “Кто съел мою кашу?!”»
– Ей бы в театре играть. У нее актерский дар.
– «…а медвежонок заплакал: “Кто-то спал в моей кроватке!”»
Братья так развеселились, что решили не дожидаться медлительного лифта. Спускаясь по лестнице, они продолжали изображать трех медведей и вспоминать детство.
Он ждал меня в кафе при санатории. Высокий довольно худой мужчина в светло-бежевом пиджаке. На столе перед ним стояла пустая кофейная чашка.
После я задумалась, почему сразу узнала его среди остальных стариков, которых в этом кафе было множество. Наверное, потому, что он единственный не казался стариком.
– Я плохо ориентируюсь в городе, – пояснила я, понимая, что заставила себя ждать.
– Да еще и эта отвратительная погода! Тебе обязательно надо выпить какао со взбитыми сливками.
Я улыбнулась, и он без труда встал из-за стола, решив, что я согласна. Опираясь на трость, Бенгт Мортенсон направился к прилавку и вскоре вернулся с подносом, на котором нашлось место не только чашке какао, но и булочке с корицей.
– Ты, похоже, сильно замерзла, – сказал Бенгт Мортенсон, усевшись на стул. – Пей, пока не остыло, а потом все расскажешь.
Я чувствовала на себе его осторожный взгляд. Обычно меня раздражает, когда за мной наблюдают, но его взгляд мне даже нравился.
Бенгт Мортенсон терпеливо ждал, когда я доем булочку. Я отламывала по кусочку, двигаясь от мягкой середины к хрустящему краю. Что я собиралась спросить? Любил ли он Юдит? Но ведь не для того же я ехала сюда, чтобы по-шпионски проверить, правду ли она рассказала?
– Как она?
– По-разному. Иногда бодрая. Однажды вечером даже собралась пойти на танцы. Вы с ней, кажется, много танцевали?
Бенгт Мортенсон тихонько рассмеялся, а потом вдруг смутился, как будто испугавшись своей откровенности.
– А иногда до нее совсем не достучаться. Хочет, чтобы ее оставили в покое.
– Давно ли ты там работаешь?
– Две недели.
– И вы… ладите?
Мне показалось, что он хотел спросить что-то другое: взгляд скользнул и неуверенно забегал по сторонам.
– Ты ведь не сказала ей, что поехала на встречу со мной?
Я покачала головой, и он спросил тем же робким голосом:
– Что она тебе рассказала?
Я стала сгребать крошки на столе. Мне вдруг стало неуютно. Как будто, разговаривая с Бенгтом Мортенсоном, я предавала Юдит. Он снова засмеялся, как-то нервно.
– Послушай, а вдруг мы говорим о разных Юдит? Вот какая она была, когда мы встретились…
Он достал фотографию из кармана пиджака. Черно-белую. Женщина и мужчина на скамейке в парке.
– Вы тут очень похожи на себя, – сказала я. – Юдит сильно изменилась. Хотя, конечно, сразу видно, что это она, – поспешила добавить я.
– Это наша последняя встреча. По крайней мере последняя перед тем, как она разорвала помолвку.
Я внимательно посмотрела на фото. Юдит улыбалась, Бенгт обнимал ее за плечи. Все как положено. И кто-то смотрел в видоискатель фотоаппарата.
– Кто вас снимал?
– Я попросил прохожего. Фотоаппарат, конечно, был мой. Мы часто встречались в том парке. Сидели на той скамейке. Это было наше место. Не помню, чтобы нам хоть раз было холодно. Мы сидели, не обращая внимания на то, что творилось вокруг… А времена были беспокойные.
– Вы, кажется, многого не знаете, – произнесла я, не поднимая глаз. – Рассказывала она вам, например, о том, что было написано на витрине магазина однажды вечером, когда она вернулась домой?
Бенгт Мортенсон покачал головой:
– Нет, не помню такого. И что там могло быть написано?
– «Еврейская шлюха». Большими красными буквами.
Может быть, я произнесла эти слова слишком громко, слишком жестко. А может быть, мне просто показалось, но кто-то, кажется, обернулся и посмотрел на нас.
Бенгт Мортенсон взволнованно прижал руку ко лбу, как будто у него внезапно разболелась голова. Он откинулся на спинку стула и враз постарел.
– Не понимаю, почему она мне не рассказала…
– Потому что не хотела вас беспокоить. Потому что не верила, что вы можете ей помочь, – тихо произнесла я, наклонившись к нему.
– Она не дала мне ни малейшего шанса! Она была такая упрямая. И у нее были свои тайны.
– Ваш брат был нацистом. Разве непонятно, что она не могла делиться с вами всеми тайнами? – сказала я и, не удержавшись, добавила: – Если бы вы знали, что она сотрудничает с движением Сопротивления, вы расстались бы с ней?
Бенгт Мортенсон поднял на меня измученный взгляд:
– Ты говоришь совсем как она. То же упрямство.
– Это не ответ.
– Я любил Юдит. Моя семья была для меня сплошным мучением. Я хотел уехать от них. Может быть, встретив Юдит, я поверил в то, что мне это под силу. Что я смогу покинуть удушливую атмосферу родного городка…
– Она встречалась с вашей семьей – правда, всего один раз, да?
– Я понимаю, что она и об этом тебе рассказала, – сухо ответил Бенгт Мортенсон.
– Ваш брат запугивал ее и угрожал!
– Похоже, она нашла себе оправдание. Как будто это извиняет ее поступок. Пойми, он был моим братом. Если бы она все мне рассказала, то я, наверное, смог бы ее понять. Но она требовала, чтобы я ничего не спрашивал, не задавал никаких вопросов. Весь город считал, что она виновата в смерти Свена, а она требовала, чтобы я верил только ей. Без объяснений! Может быть, она была шпионкой – откуда мне знать… Есть много вещей, которые она вряд ли смогла бы объяснить…