— А хочешь снова в Прованс? Или в Каталонию? Там, знаешь ли, еще лучше.
— Я испанский плохо знаю. На бытовом уровне.
— А зачем же лучше?
— Хочется познать душу народа.
— Да бросьте…
Георгий вышел ненадолго и вернулся с финской водкой, мясом на большой тарелке и интернациональным белым хлебом.
— Да вы скажите хотя бы, где я?
— На русской земле, мальчик.
— А почему же нет русской национальной еды?
— Это какой?
— Пельменей в пачках.
— Да потому, что ты ведешь себя не по-русски…
Тогда я вовсе отвернулся лицом к стене и сделал вид, что задремал.
— То, что в дело был давно введен двойник, давно все понимают. Но нельзя было с ним работать больше. Слишком много проколов, — начал генерал. — Естественно, все великие державы в курсе подмены. Но пипл должен хавать совсем другое. А этого уже не получается. Одно дело, когда оппозиционная пресса бредит, совершенно другое — когда проколы настолько грубые, что только тупой и ленивый не понимает сути происходящего. Последняя капля — День Конституции. Главные редакторы газет, руководители телеканалов, деятели культуры и искусства, бывшие сотрудники администрации, Сатаров и Филатов. Их так и не пустили в зал, где гуляли президент с приближенными. А позволили лишь посмотреть все по телевизору. Как потом оказалось, трансляция была не прямой, а режиссура на живой нитке.
— А как же все случилось?
— Да так вот как-то. Давайте я ваше любопытство утешу. Ум ваш аналитический порадую. А вы потом скажете, где.
— А потом?
— А потом вам никто не поверит. Оригинал есть оригинал. А дальше выберите себе место пребывания, деньги получите, документы и катитесь на все четыре стороны.
— А если я не соглашусь?
— Да зачем вам это надо? Девку вашу на ремни разрежем прилюдно, а вас сломаем, выбросим. Информация у вас упрятана. Даже гипнозом и фармакологией не достать. Нельзя все узнать. Не верьте никому. Если человек не хочет, он не скажет. А вся эта парапсихология — чушь.
— Чушь, конечно.
— Ну вот, договорились.
И я неожиданно для себя согласился.
Пока мы летели на вертолете к моему городу, генерал рассказывал.
— Умер президент за неделю до операции. Совершенно неожиданно. Банально и тупо. Заначил бутылочку, выпил в сортире и подох. Ну, сколько можно? А дальше все и произошло. Дежурный кремлевский врач, прибывший по истерическому вызову супруги, констатировал смерть и, пока окружение было в шоке, выправил свидетельство о смерти, на бланке с печатью и двумя подписями уважаемых коллег. После этого он прожил меньше часа. Работа шла уже по высшей цифре. Но свидетельство-то — тю-тю. Пройти-то им было только до служебного транспорта. Все обыскали. Нет бумажки! И тогда решили было, что это им померещилось. Ну, рассыпалась она в пепел. Сглазилась. Галлюцинация и химера. Так вот и жили с той мыслью. Прооперировали двойника, запустили в работу. А оказалось все еще лучше. Генеральный штаб подсуетился со своей службой. Бумагу прямо из Кремля вынесли. Но вместо сейфа Квашнина она оказывается в другом месте. В семье не без урода, и бумага уплывает в Чечню. В ней, кстати, причина многих непонятных событий и нестыковок. Больно деньги большие были потрачены. Но там ее отбивает некто Старков. Глубоко законспирированный человек ГРУ в команде Масхадова. Эту операцию будут описывать в учебниках. Потом его раскрывают, он бежит, прячется и почти перед смертью успевает сделать из дедушки Сойкина почтовый ящик, голубя почтового, только никому не успевает передать его. А сам гибнет. А потом ты, дорогой учитель, из озорства интерпретируешь ее в своих катренах, вместе с фрагментами документов по операции «Мишель», которая действительно проводилась, и документы тоже оказались в Чечне, и даже в своем тихом городке привлекаешь внимание Службы безопасности Президента. Никакого президента нет, а служба работает.
…Я дышал воздухом сонным и чудесным, смотрел на родные сосны и дым над трубами завода и домишек на окраине. Мы въезжали в городок.
Я спрятал документ надежно и грамотно. Вначале вложил в толстый полиэтилен и заварил кромки паяльником. Потом обернул в фольгу и залил в кювете все эпоксидкой. Разбил кювету и в другой развел цемент, смешал с хорошим песком и утопил там магический кристалл. Когда через сутки раствор схватился, отнес этот кирпич к реке и похоронил в ершовой яме.
Я присел на бугорке возле места исторического изъятия главного вещдока всех времен и народов. Укладывался в фургон инструментарий, водолаз костюм свой специальный снял, расправил, отряхнул, скатал. Шланги унес в другую машину, баллоны. Группа сопровождения потихоньку покидала нас. То, за чем мы приезжали, упокоилось в контейнере-дипломате, щелкнул замок, и пломбочка легла на место. Порученец контейнер пристегнул цепочкой к запястью и скрылся во чреве серого «вольво».
— Ну что, брат, задумался? — окликнул меня генерал.
— Так. Сижу, ничего плохого никому не делаю.
— А планы какие?
— Что значит «какие»?
— Ну потом-то куда?
— То есть?
— Что значит «то есть»? Ну вот встанешь, дальше пойдешь куда?
— На хрен…
Я имел право обижаться, как имеет несомненное это право подрасстрельный на краю оврага. Хотелось как можно скорее почувствовать тупой толчок в лопатку и другой, в голову.
— Работа, конечно, сделана большая. Требуется отдых. И мне, и вам. Где можно отдохнуть у вас в городке?
— Трудно сказать. Я давно дома не был.
— Как жаль, что домой вам сейчас нельзя.
— А если увидит кто меня именно сегодня и именно сейчас?
— Район оцеплен. Если кто случайно и издалека, скажут, что померещилось. Я бы сейчас в шалмане каком посидел, шашлыка скушал.
— Есть одно место.
— Ресторан «Витязь»?
— Да нет. Лесничество. При нем турбаза бывшая. Я там не был ни разу. Так что свидетелей убирать не придется.
— Далеко отсюда? И почему убирать-то сразу?
— Верст пять. Вниз по реке.
— Один момент. На машине доберемся?
— Естественно.
Генерал, не оборачиваясь, махнул рукой, и тотчас возник за спиной сотрудник, еще один порученец, которому и была кратко изложена программа. Тому предстояло быстренько прокачать объект на предмет минимума персонала и обеспечить культурный отдых руководства совместно с объектом и предметом его головной боли.
Я не знаю, был ли кто-нибудь на хозяйстве этом к нашему приезду, скорее всего, нет. День будний. Для братвы не очень удобное место. Они у нас собираются «в погребке». Если только какой несчастливый отпускник. Лодка там всего одна. Так рассказывали. А впрочем, все могло измениться, и мало ли что и кто говорил. И чем ближе мы приближались к домику этому, припрятанному в глубине леса, где дорожка не заасфальтирована, чем более удалялись от ершовой ямы, тем во мне крепче и отчетливее оживала вера в лучшее. Слишком наследил бы генерал, транспортируя меня по разным окраинам, чтобы затем прекратить глупое трепыхание мотылька районного масштаба, невесть зачем залетевшего на цвет сиятельной люстры. Поживем еще.