В комнате, где случилось счастье, остался тот самый диван. Загаженный, но потом неоднократно приводимый в порядок. И шкаф остался. Я открыл его и нашел несколько суконных одеял и бушлат, висящий над ними. Во второй комнате остался комод, а на кухне, на ящиках из-под вина, застланных клеенкой, стояли граненые стаканы, пустая консервная банка с окурками. В раковине кое-что из посуды и одна единственная чашка из сервиза, который я очень хорошо запомнил.
Газовая плита, как и холодильник, отсутствовала, так же методично и грамотно были сняты все краны и тройники. В туалете нашлось ведро, служившее то ли ночным горшком, то ли парашей в доме моей незабвенной. Впрочем, унесенной ветром оказалась и ванна, старинная, чугунная. Паркет, затейливый и старинный, пытались отковыривать, но он был приклеен намертво.
Еще одно ведро, эмалированное и чистое, прикрытое тряпкой, стояло в ванной комнате. Вода казалась свежей, и я рискнул отпить два глотка через край. Темнело. Мне нельзя было никуда уходить и, кто бы ни оказался хозяином этой норы, нужно было с ним встретиться.
Я присел на диван. Сумка стояла под ногами. Следовало умыться с дороги, выпить самую малость и поесть. Неприкосновенная фляга легла на ладонь. Вначале я нацедил джина в кружку на полтора пальца, выпил и только тогда стал нарезать сервелат, лук, потом отломил от лаваша.
Одеяло казалось чистым. Признаков насекомых не обнаружилось. И вообще постоялец был аккуратным.
Я отпил еще водички и прилег на диван. Сны той новогодней ночи были рядом, они не могли покинуть своего дома, и надо было только позвать их. Может быть, во сне ко мне пришла бы и женщина с несуразным свои именем. Я задремал…
Сны тогда шли вдоль вот той противоположной стенки, мимо елки, их персонажи на миг отражались в старом зеркале и, взлетая на подоконник, просачивались сквозь приоткрытую форточку, чтобы улететь в звездное небо. И я провалился в эту лукавую темень.
После ужина я поставил ящик с кухни перед входной дверью, определив его равновесие как неустойчивое. От его падения я и проснулся. Половина первого, в прихожей — тишина и страх.
Наконец раздался мужской голос:
— Руки за голову, к стене. Иначе сейчас брошу гранату.
Голос без акцента, твердый и справедливый. Обладатель голоса прав. Я поднимаюсь. Я хорошо виден на фоне окна. Встав, как велено, жду. Тут же луч фонаря приходит из коридора, находит мою голову. Человек этот осторожно подбирается ко мне сзади, в спину упирается что-то твердое. Убедившись, что оружия нет, меня оставляют в покое. Потом загорается свеча за моей спиной, где-то возле дивана.
— Руки можно опустить, сесть лицом ко мне, затылком прижиматься к стене.
Я выполняю просьбу.
Мужчина худой, небритый, в цивильном пиджаке и спортивных брюках. На ногах — кирзовые рабочие ботинки. Он сидит на диване и на колене держит обрезок водопроводной трубы. Но вот поднята половица, из-под нее появляется пистолет Макарова.
— По городу с оружием ходить нельзя. Найдут — отберут и расстреляют.
— Кто?
— Хозяева.
— А дома можно?
— А дома нужно. По ночам чужие здесь не ходят. Откуда будешь?
— Из Питера.
— Возможно. А зачем?
— Человека ищу.
— А как попал сюда, за бабки?
— За них тоже. Друзья журналисты помогли.
— И что?
— Ничего.
— Сказок не рассказывай. Журналисты по ночам сидят под охраной в гостинице. Или у друзей.
— Я человека ищу.
— Смерть ты свою ищешь. Документы давай.
— Возьми, в сумке.
— Сейчас. Во фляжке что? Спирт?
— Джин.
Не спуская с меня недоверчивого взора, мужик откручивает крышку, нюхает. Потом отламывает от лепешки, глотает из фляги, захлебывается, кашляет. Потеплев немного, смотрит на меня, ест хлеб.
— Деньги есть?
— Только на обратную дорогу.
— Ты что, бывал здесь раньше?
— Здесь женщина жила.
— Жила. А как звать?
— Стела.
— Похоже на правду. Ты ее ищешь?
— Ее. Она жива?
— Возможно.
— А вы когда ее видели?
— В последний раз?
— Можно и так сказать.
— С полгода назад.
— Так она жива? — вскакиваю я.
— Сидеть. — Он выпрямляется. — Я сказал — возможно.
— Я сижу. А почему уверены, что я один в квартире?
— Да ты, видно, просто дурачок. Тут камень кругом и разруха, а глаз вокруг много. Тебя с приезда отследили. На такси приехал. Откуда?
— Из Дагестана.
— С чеченами?
— С ними.
— Денег много дал?
— За меня дали.
— А назад как поедешь?
— Мне женщину найти. А не найду — и возвращаться не нужно.
— Ты мне про любовь песен не пой. Когда ты здесь был?
— Да я, блин, уже замудохался все это рассказывать. Из меня в Моздоке все жилы вытянули и сапогами прошлись.
— Где?
— В звезде… В комендатуре.
— Так Моздок, по-твоему, в Дагестане?
— Моздок в другой стороне.
— А говоришь — из Дагестана.
— Это раньше. Завернули. А теперь через Махачкалу.
— Это верно. Хлеб не наш. Не вайнахский. И не русский. И не грузинский.
— Ты что, технолог по хлебу?
— А мы тут больше не едим почти ничего.
— Так колбасы поешь. Тушенка у меня есть.
— Свиная?
— Говяжья.
— Я сначала документы проверю.
Он лезет в сумку, достает пакет с паспортом, изучает его минут десять.
— Яйца будешь?
— Чего?
— Я яйца сегодня надыбал. Поменял на рынке на кое-что.
— Это ты сантехнику демонтировал?
— Это хозяева. Ну ладно.
Он встает, не расставаясь с пистолетом, идет на кухню, возвращается с керосинкой.
— Как же я ее не нашел?
— У меня еще много чего припрятано. Кроме ствола. Ты все понял?
— Без сомнений.
— То-то же. Иди принеси сковороду, там под раковиной, протри ее газетами. Они на антресолях.
Канистра с керосином в стенной нише прикрыта оргалитом и обоями.
— Вскрывай тушенку сам.
— Ладно. Бери нож, работай.