Газовый камин, отделанный зеленой плиткой, был явно переделан из камина настоящего. Абажур настольной лампы был расписан под японскую гравюру, а рядом с лампой стоял дисковый телефон. Лет ему было, наверное, больше, чем моему папе. Пахло пылью и полиролью, которой явно натирали мебель не так давно. Похоже, что эта комната тоже полвека спала под покровом пылезащитных чехлов и лишь недавно пробудилась.
— Спускайтесь, когда будете готовы, — сказал Найтингейл. — И постарайтесь выглядеть презентабельно.
Я знал, зачем, — и нарочно тянул время и распаковывал вещи как можно дольше. Но их у меня, к сожалению, было не так много.
Честно говоря, в наши обязанности не входило встречать в аэропорту убитых горем родителей. Не говоря уже о том, что официально этим делом занимался Вестминстерский отдел. И сомневаюсь, что родители Августы Коппертаун получили хоть какую-то информацию о том, как все произошло. Это может прозвучать довольно жестко, но у следователей обычно есть дела поважнее, чем импровизированная психологическая помощь скорбящим родным жертвы. Для этого есть сотрудники Службы психологической поддержки родственников. У Найтингейла был другой подход, вследствие чего мы теперь стояли в зале прилета Хитроу и ждали мистера и миссис Фишер — они прилетели и проходили сейчас таможенный контроль. Я держал табличку с именами.
Эту пару я представлял себе совсем другой. А оказалось, что папа Фишер — лысеющий коротышка, а мама — толстушка с волосами неопределенного цвета. Найтингейл представился на непонятном языке — датском, надо думать, — и попросил меня отнести багаж в «Ягуар», что я с облегчением и проделал.
Спросите любого офицера полиции, что самое тяжелое в его работе, — и он ответит, что это момент, когда сообщаешь родным жертвы страшную новость. Но это неправда. Самое тяжелое — находиться рядом с теми, кому ты эту самую новость только что сообщил, и смотреть, как на твоих глазах рушится их жизнь.
Кто-то скажет, что их такие вещи не волнуют, — так вот, не верьте.
Фишеры наверняка искали в Интернете отель поближе к дому, где жила их дочь. Результатом оказалось кирпичное здание на Хэверсток-хилл — нечто среднее между тюремным корпусом и автозаправочной станцией, с обшарпанным вестибюлем, где бестолково толпились люди. Уютно тут было примерно как на бирже труда. Найтингейлу, судя по всему, тоже не слишком понравилось это место, и я даже стал опасаться, что он готов предложить им остановиться в «Безумии».
Но он только вздохнул и велел мне сложить багаж возле стойки приемной.
— Дальше я сам разберусь, — сказал он и отправил меня домой. Я попрощался с Фишерами и как можно скорее улепетнул из их жизни.
После всего этого мне уже не хотелось никуда идти. Но Лесли чуть не силой заставила меня.
— Нельзя опускать руки только потому, что в мире происходят такие гадости, — сказала она. — И потом, ты мой должник, помнишь?
Спорить я не стал. Кроме того, в Вест-Энде всегда есть куда сходить в кино, этим он и хорош. Сначала мы зашли в кинотеатр «Принц Чарльз», но в нижнем зале там показывали «Двенадцать обезьян», а в верхнем шла дилогия Куросавы. Поэтому мы прошли немного дальше, до киноцентра «Вояж» на Лестер-сквер. Это карликовая, так сказать, сельская версия мультиплекса с восемью экранами, из которых по крайней мере два уж точно больше стандартного плазменного телевизора. Обычно мне нравится, когда в фильмах есть чуть-чуть лишнего насилия. Но сегодня я позволил Лесли убедить меня, что популярная романтическая комедия «Лимонный шербет» с Элисон Тайк и Денисом Картером обязательно поднимет нам настроение. Наверное, так и случилось бы, если бы нам дали спокойно ее посмотреть.
По центру фойе, во всю его ширину, был расположен обширный кинобар. Там было восемь платежных терминалов, воткнутых между контейнеров с попкорном, витрин с хот-догами и картонными фигурками из самых свежих блокбастеров. Над каждым терминалом висел широкий жидкокристаллический экран, по которому транслировалось расписание фильмов, ограничение по возрасту и время, которое осталось до ближайшего сеанса. Через равные промежутки времени начинался какой-нибудь трейлер либо реклама мясных консервов или же просто появлялась надпись, гласившая, что в сети кинотеатров «Вояж» нас ожидает прекрасный отдых. Тем вечером из восьми терминалов работал только один, и возле него выстроилась очередь человек в пятнадцать. Мы встали за хорошо одетой женщиной средних лет. С ней были четыре девочки лет примерно от девяти до одиннадцати. Нас не раздражала очередь — чему учишься в полиции первым делом, так это терпеливо ждать.
При дальнейшем разбирательстве выяснилось, что тем вечером терминал обслуживал только один человек — Садун Ранатунга, двадцатитрехлетний эмигрант из Шри-Ланки. Всего же в кинотеатре находилось четверо представителей обслуживающего персонала. В момент происшествия двое из них чистили экраны в первом и третьем залах — готовили их к следующему сеансу. Третий же занимался очень неприятной работой в мужском туалете — кто-то «не попал» в писсуар.
Мистер Ранатунга продавал и попкорн, и билеты, поэтому очередь женщины перед нами подошла только через четверть часа. Девочки, которые были с ней, до этого момента где-то резвились, но тут вдруг все прибежали обратно. Каждая хотела первой получить вкусняшку. Но дама строго и категорично дала понять, что каждой положено только по одному напитку, одной порции попкорна или пакету конфет — по одному, я сказала, и мне все равно, что вам покупает мама Присциллы, когда гуляет с вами. Нет, никаких начос — какие такие начос? Ведите себя прилично, или вообще ничего не получите.
Согласно данным уголовного департамента, переломный момент наступил, когда двое парней, стоявших перед женщиной, попросили билеты со скидкой. Их личности потом установили — Николя Фаброни и Эугенио Турко, героиновые наркоманы, приехали в Лондон лечиться. У них при себе были брошюры школы английского языка «Пикадилли» — наличие этих брошюр, по мнению молодых людей, позволяло им считаться самыми настоящими студентами. Еще неделю назад мистер Ранатунга спокойно пропустил бы их. Но днем начальник сообщил ему, что в офисе сети «Вояж» решили, что в кинотеатре на Лестер-сквер продается слишком много льготных билетов. И, соответственно, в дальнейшем персонал не должен их продавать, если возникают хоть малейшие сомнения в легитимности льготы. В соответствии с этим распоряжением Ранатунга сказал Турко и Фаброни, что, к сожалению, они должны заплатить полную цену. Это не слишком понравилось приятелям, которые уже рассчитали свой бюджет на вечер исходя из того, что в кино удастся просочиться на халяву. Они стали протестовать, но Ранатунга был непоколебим в своем решении. И поскольку обе стороны знали английский не слишком хорошо, спор изрядно затянулся. В конце концов Турко и Фаброни очень неохотно заплатили полную цену парой затрепанных пятифунтовых купюр и пригоршней десятипенсовиков.
Лесли, наверное, с самого начала следила за итальянцами наметанным глазом хорошего копа. А я размышлял, получится ли зазвать Лесли к себе в комнату в «Безумии» (не забывайте, я же рассеянный). И поэтому малость удивился, когда почтенная представительница среднего класса, стоявшая перед нами, вдруг перегнулась через стойку и стала душить мистера Ранатунгу.