Мягко говоря, Артемий Павлович возражал. Несмотря на весь терзавший его ужас, он раскрыл окровавленные губы, намереваясь отправить урода по известному адресу.
– Да, господин, – неожиданно просипел он и замер, пораженный этими непонятно как вырвавшимися у него словами. Он не ощущал ничего, кроме смирения и покорности.
– Вот и чудненько, – кивнул Гензель, нисколько не удивившись. – Я знал, что у нас быстро наступит полнейшее взаимопонимание. Что принести на завтрак – белочку, зайчика или, может, сову? Ты, Пятница, заказывай, не стесняйся.
– У тебя, наверное, миллион вопросов? – деликатно осведомился убийца, немного сильнее прижав ампулу. – Извини, что перешли так резко на «ты» – в общем-то, давно надо было это сделать. Надеюсь, тебя не коробит такая суровая фамильярность?
– О, совершенно нет. А вопросов у меня даже больше, – охотно подтвердил Калашников. – Но боюсь, на столь обширную беседу нам не хватит времени.
– Я тоже этого опасаюсь, – огорчился киллер. – Но что поделаешь – будем рассчитывать на то реальное количество минут, что нам отпустила сия благоприятная возможность.
Со стороны беседа напоминала чинное общение джентльменов в полумраке элитного лондонского клуба, в окружении кожаных диванов и чучел оленей на стенах. Вечер двух старых друзей, которые давно не виделись и при встрече крепко обнялись настолько крепко, что никак не могут разжать объятия. Разница заключалась лишь в том, что интеллигентный разговор велся в интерьере старой кухни с изрядно обветшавшей мебелью, а к шее одного из джентльменов была приставлена ампула с прозрачной жидкостью. Хватило бы и легкого, почти незаметного движения, чтобы капля из нее пролилась на поверхность кожи.
– Ты меня удивляешь своей предсказуемостью, – поморщился Калашников. – Для чего вся эта дешевая театральная постановка? Ты ведь мужик бывалый – разве не знаешь, что в детективах всегда так бывает – злодей болтает впустую с полчаса, вместе того чтобы сразу пристрелить жертву. А в этот момент и приходит долгожданная помощь.
– Ну кто же в наше время не читает детективов в мягкой обложке! – улыбнулся убийца. – Многим стыдно признаться, но они все равно это делают. Ты совершенно прав. И скажу даже больше – у меня просто руки чешутся вылить тебе за шиворот капельку эликсира, дабы полюбоваться, как ты превратишься в пепел. К несчастью, в этом вопросе я учел все мельчайшие детали. Во-первых, я тебя знаю слишком давно… Ты человек тщеславный.
Алексей смущенно потупился.
– Ладно-ладно, давай без лишней скромности, – продолжил киллер. – Тщеславный, и еще какой – один из сильнейших смертных грехов, кстати говоря. У меня не было сомнений, что ты захочешь взять меня тепленьким, чтобы передать в лапы Шефа словно торт, перевязанный ленточкой. Разве не так? Ну и, ко всему прочему, видишь эту маленькую видеокамеру? Точно такая же у подъезда установлена, изображение неважное, но можно все наблюдать – благодаря этому техническому новшеству я имел стопроцентную возможность убедиться, что ты приехал ко мне в гости совершенно один.
В верхнем углу стены автоматически включился черный динамик, женским голосом напомнивший о том, что обязательная радиопрограмма «Чтоб смерть медом не казалась» начнется через двадцать минут – без уважительных причин покидать квартиру на этот период времени запрещалось, двери блокировались. Однако оба джентльмена ни на секунду не расцепили объятий – они были чересчур увлечены разговором.
– Я бы сокрушенно развел руками, да не могу – слишком тесно стоим. Даже головой качать опасаюсь, – разочарованно сообщил Калашников. – Все так и есть. Видимо, не все дешевые детективы кончаются одинаково. Но с другой стороны – меня же искать начнут.
– Не страшно, – ухмыльнулся убийца. – Ты слишком быстро примчался. Так что я думаю, как минимум полчаса у нас есть. Да и где тебя будут искать? Не у меня же.
– Логично, – согласился Калашников. – Ну ладно, что тут поделаешь – не терять же зря время. Тогда скажи мне просто – зачем ты вообще со всем этим связался… А, доктор?
– А вот теперь ты сам говоришь банальности, – недовольно заметил профессор Склифосовский. – Разве ты сам не должен был об этом догадаться, взглянув на то, в каких условиях я существую? Ты думаешь, что кухня в пять метров – это моя мечта?
– Ты убивал потому, что у тебя маленькая кухня? – искренне поразился Калашников.
– Тьфу ты… Ну, конечно же, нет, – рассмеялся врач. – Но знаешь, это тоже сыграло роль. Я столько десятилетий резал людей, кромсал им ноги, руки, артерии – кровища до сих пор снится почти каждую ночь – я думал, что хоть на том свете мне за это воздастся. И что в результате? По сути, я сделал для человечества куда больше того же Менделеева, спас тысячи жизней – но почему-то квартира в элитном районе, с уборщицей и консьержкой, досталась ему! Знаешь, хорошо же быть тупым химиком! Это закономерно, что у каждого земного доктора иногда умирают пациенты, других лекарей ты в целом свете не найдешь – но никто всерьез не думает, что исключительно за это он попадет прямо в Ад!
Доктор вслепую потянулся в сторону свободной рукой, не отрывая взгляда от Калашникова. Нащупав на холодильнике стакан воды, он жадно отпил из него.
– Скажем так, я вообще не рассчитывал оказаться в городе, – продолжил Склифосовский. – Но, попав сюда, подумал – ладно, самое худшее уже случилось. Как бы не так! Худшее произошло, когда Главный Суд выдал мне квартирку в этих трущобах, в которой я должен провести сто тысяч лет только из-за того, что «был подвержен гордыне»! Да кто из врачей не подвержен гордыне, покажи мне хоть одного! Ясное дело, я был в бешенстве.
– Это действительно неприятно, здесь ты совершенно прав, – сочувственно вскинул брови Калашников. – Я бы даже покивал тебе в знак согласия. Но сам видишь – не могу.
– Неважно, я тебе верю, – отмахнулся доктор. – Целое столетие подряд, ночи напролет я, врач с мировым именем, ворочался на девичьей кроватке, скрипя зубами под гребаный хэви-метал и обдумывал месть. Сначала я воображал себе Главный Суд и Учреждение в качестве пациентов, вы все побывали у меня на операционном столе, каждому я по тысяче раз ампутировал руки и ноги без наркоза. Время шло, и постепенно мои мечты мутировали в нечто совершенно фантастическое. Я ярко представлял, как режу своим врагам горло, расстреливаю из снайперки, душу гарротой. В городе запрещена работа психотерапевтов, а между тем зря – похоже, потенциальных маньяков миллионы. Комедий нет, по ТВ одна кровища, триллеры да фильмы ужасов – как ни включишь, опять Ганнибал Лектер кого-то жрет. Да дело даже не в этом! За сто тысяч лет наказания и однотипного существования, как в фильме «День сурка», любой крышей поедет. Сначала во мне уживались красавица и чудовище, доктор Джекилл и мистер Хайд, но потом Хайд, как ему и полагается, стал превалировать. Я видел свое лицо в шкуре Джека Потрошителя, «сына Сэма», Андрея Чикатило. В конце концов я стал ими всеми.