Я оказался на большой базе ВВС на Суэцком канале, которая называлась Исмаилия. Там мне сообщили, что я приписан к 80-й эскадрилье, которая летает на «Гладиаторах» и воюет с итальянцами над Западной пустыней в Ливии.
«Глостерский гладиатор» представлял собой устаревший истребитель-биплан с радиальным двигателем. Дома в Англии в это время все истребители летали уже на «Харрикейнах» и «Спитфайрах», но нам на Средний Восток таких красавцев еще не присылали.
«Гладиатор» был вооружен двумя пулеметами, и, когда они стреляли, пули пролетали прямо через пропеллер. Для меня это было величайшим чудом света. Я просто не мог понять, как можно синхронизировать выстрелы двух пулеметов, выпускающих тысячи пуль в минуту, с вращением пропеллера, совершающего тысячи оборотов в минуту, так, чтобы пули пролетали через пропеллер, не задевая лопасти. Мне объясняли, что это как-то связано с небольшим маслопроводом, и что вал винта сообщается с пулеметами, посылая импульсы по этому проводу, но больше ничего на этот счет сказать не могу.
В Исмаилии высокомерный капитан показал на стоящий на бетонированной площадке «Гладиатор» и сказал мне:
— Вон тот — ваш. Завтра полетите на нем в свою эскадрилью.
— Кто меня научит на нем летать? — спросил я, содрогнувшись.
— Не говорите глупостей, — отмахнулся он. — Какие еще учителя, если там только одна кабина? Заберетесь туда, немного покружите на месте, попрыгаете в воздушных ямах и быстро во всем разберетесь. Уж лучше попрактиковаться самому в воздухе и использовать для этого любую возможность, потому что не успеете оглянуться, как столкнетесь нос к носу с каким-нибудь итальяшкой, который попытается вас подстрелить.
Помнится, тогда я подумал, что так нельзя. На мое обучение потратили восемь месяцев и уйму денег, и вдруг выясняется, что все было напрасно. Никто в Исмаилии не собирался обучать меня правилам воздушного боя, а в боевой эскадрилье никто и подавно не станет тратить на меня свое время. Нас, как слепых котят, бросили в бой, совершенно неподготовленных, и, на мой взгляд, именно поэтому мы потеряли так много молодых пилотов. Я и сам еле-еле уцелел.
Сорок лет назад я описал в рассказе под названием «Плевое дело», каково это — оказаться с пробитым черепом, разбитым лицом и ничего не соображающей головой привязанным стропами к кабине горящего среди песков «Гладиатора».
Но мне кажется, я должен прояснить один момент в этой истории, и дело вот в чем. Перечитав рассказ, я понял, что создается впечатление, будто я был сбит в бою, и, насколько я помню, такое объяснение вставил в рассказ редактор американского журнала «Сатердей Ивнинг Пост», который первым купил право опубликовать этот рассказ.
Шла война, и чем драматичнее была история, тем лучше. В журнале рассказ напечатали под названием «Сбитый в Ливийской пустыне», и, думаю, вы сами понимаете, что они хотели этим сказать. В действительности же крушение моего самолета не имело никакого отношения к боевым действиям противника. Вот что произошло на самом деле.
Я забрался в свой новый «Гладиатор» на летном поле ВВС, называвшемся Абу-Сувейр и располагавшемся на Суэцком канале, и в одиночку отправился в 80-ю эскадрилью в Западной пустыне. Это должно было стать моим первым вылетом в зону боевых действий. Дело происходило 19 сентября 1940 года.
Мне приказали пролететь над дельтой Нила и сесть на маленьком аэродроме Амирийя близ Александрии для дозаправки. Потом лететь и снова сесть в Ливии на маленьком летном поле Фоука для повторной дозаправки. В Фоуке явиться к командиру части, который мне в точности объяснит, где на данный момент находится 80-я эскадрилья, и тогда уже лететь на место службы. Летное поле на передовой в Западной пустыне в те времена представляло собой всего лишь узкую полоску песка, окруженную палатками и самолетами.
Летные поля очень часто перемещали с места на место, в зависимости от того, наступала армия или отступала.
Мне, человеку, у которого было мало опыта в управлении самолетом и совсем никакого опыта в полетах на большие расстояния над Египтом и Ливией без навигационных приборов, предстоящий полет внушал ужас. Радио у меня не было, была лишь закрепленная на колене карта. У меня ушел ровно час на полет от Абу-Сувейра до Амирийи, где я сел с трудом из-за песчаной бури. Но я дозаправился и сразу же вылетел в Фоуку. Туда я добрался через пятьдесят пять минут (время всех моих взлетов и посадок записано в моем бортовом журнале) и явился с докладом в палатку командира. Он сделал несколько звонков по полевому телефону, а потом попросил мою карту.
— Восьмидесятая эскадрилья сейчас находится здесь, — он ткнул пальцем в точку посреди пустыни примерно в полусотне километров к югу от Мерса-Матрух.
— Их базу легко заметить? — спросил я его.
— Не промахнетесь, — ответил он. — Увидите палатки и штук пятнадцать «Гладиаторов», вокруг. Их видно издалека.
Я поблагодарил его и отправился рассчитывать курс и расстояние.
Я вылетел с Фоуки в 6.15 вечера и взял курс на летную полосу 80-й эскадрильи. Подсчитал, что лететь мне самое большее пятьдесят минут. Значит, у меня в запасе лишних пятнадцать или двадцать минут до наступления темноты, а этого вполне достаточно.
Я держал курс прямо на ту точку, где, судя по карте, должно было находиться летное поле 80-й эскадрильи.
Его там не оказалось.
Я полетал по округе на север, на юг, на восток и на запад, но не увидел никаких признаков аэродрома. Подо мной простиралась лишь голая пустыня с огромными камнями, валунами и глубокими оврагами.
Стало смеркаться, и я понял, что попал в беду. Топливо кончалось, и о том, чтобы вернуться в Фоуку, нечего было и думать. В любом случае, я бы не нашел летное поле в темноте. У меня оставался единственный выход — совершить вынужденную посадку в пустыне, и как можно скорее, пока еще хоть что-то видно.
Я пролетел на бреющем полете над усыпанной камнями пустыней в поисках хотя бы небольшой ровной площадки, на которую можно было бы сесть. Я знал направление ветра, поэтому понимал, с какой стороны садиться. Но где же он, где этот участок пустыни без валунов и ям? Его просто не существует. К тому времени почти совсем стемнело. Я должен был сесть, так или иначе.
Я выбрал клочок земли, на котором, как мне показалось, камней все же поменьше, и пошел на посадку. Я снижался медленно, как только мог, зависнув на пропеллере со скоростью, немного превышающей предусмотренную скорость полета в критическом режиме (130 километров в час). Шасси коснулись земли. Я потянул на себя дроссель и стал молиться об удаче.
Но Бог не услышал мою молитву. Шасси налетели на валун и разлетелись на части, а «Гладиатор» ткнулся носом в землю на скорости сто двадцать километров в час.
Когда самолет ударился о землю, меня со страшной силой швырнуло на лобовое стекло (хотя я, как всегда, был прочно зафиксирован стропами в кабине), и я очень сильно ударился головой, так что, кроме трещины в черепе, удар сломал мне нос, выбил несколько зубов и на долгое время лишил зрения.