— Нынче не прислушиваются к советам своего врача.
— Ты не мой врач.
— Это так, — согласился он. — Но я твой друг.
— Поговорим лучше о твоей жене, — сказала Анна. — Она такая же красивая, как и раньше?
Он помолчал какое-то время, потом ответил:
— По правде говоря, мы разведены.
— Быть не может!
— Наш союз просуществовал целых два года. Но потребовалось много усилий, чтобы сохранить его даже на такое время.
Анну это почему-то глубоко потрясло.
— Но она же была такой прекрасной девушкой, — сказала она. — Что же произошло?
— Все произошло, все, что только может быть плохого.
— А как же ребенок?
— Она забрала его. Женщины всегда так делают.
В голосе его прозвучала горечь.
— Она увезла его к себе в Нью-Йорк… Он приезжает повидаться со мной раз в год, летом. Ему сейчас двадцать лет. Он учится в Принстоне.
— Хороший мальчик?
— Замечательный, — сказал Конрад. — Но я его почти совсем не знаю. Все это не очень-то весело.
— И ты так больше и не женился?
— Нет. Но хватит обо мне. Поговорим о тебе.
Он начал медленно и осторожно подталкивать ее к разговору о здоровье и о том, что ей пришлось пережить после смерти Эда. Она поймала себя на том, что без смущения говорит с ним обо всем.
— Но что же заставляет твоего врача думать, будто ты не совсем выздоровела? — спросил он. — Ты мне не кажешься человеком, который собирается покончить с собой.
— Я тоже думаю, что не способна на это. Хотя временами — не часто, имей в виду, а только иногда, когда я впадаю в депрессию, — у меня возникает чувство, что покончить счеты с жизнью было бы не так уж и сложно.
— Что с тобой в таких случаях происходит?
— Я направляюсь к ванной, где есть полочка.
— А что там у тебя?
— Ничего особенного. Обыкновенный прибор, который есть у всякой женщины, чтобы сбривать волосы на ногах.
— Понятно.
Конрад какое-то время внимательно всматривался в ее лицо, потом спросил:
— Именно такое у тебя было состояние, когда ты мне позвонила?
— Не совсем. Но я думала об Эде. А это всегда немного рискованно.
— Я рад, что ты позвонила.
— Я тоже рада, — сказала она.
Анна допивала второй бокал мартини. Конрад переменил тему и начал рассказывать о своей работе. Она смотрела на него и почти не слушала. Он был так чертовски красив, что нельзя было не смотреть на него. Она взяла сигарету и протянула пачку Конраду.
— Нет, спасибо, — сказал он. — Я не курю.
Он взял со стола коробок и поднес ей огонек, потом задул спичку и спросил:
— Эти сигареты с ментолом?
— Да.
Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым к потолку.
— А теперь расскажи о том, какой непоправимый вред они могут нанести всей моей половой системе, — сказала она.
Он рассмеялся и покачал головой.
— Тогда почему же ты спросил?
— Просто интересно было узнать, вот и все.
— Неправда. По твоему лицу вижу, что ты хотел мне сообщить, сколько заядлых курильщиков заболевают раком легких.
— Ментол не имеет никакого отношения к раку легких, Анна, — сказал он и, улыбнувшись, сделал маленький глоточек мартини из своего бокала, к которому до сих пор едва притронулся, после чего осторожно поставил бокал на стол.
— Ты мне так и не сказала, чем ты занимаешься, — продолжал он, — и зачем приехала в Даллас.
— Сначала расскажи мне о ментоле. Если он хотя бы наполовину столь же вреден, как и сок ягод можжевельника, мне срочно нужно об этом узнать.
Он рассмеялся и покачал головой.
— Прошу тебя!
— Нет, мадам.
— Конрад, ну нельзя же начинать о чем-то говорить и недоговаривать. Это уже второй раз за последние пять минут.
— Не хочу показаться занудой, — сказал он.
— Это не занудство. Мне это очень интересно. Ну же, говори! Не смущайся.
Приятно было чувствовать себя немного навеселе после двух больших бокалов мартини и неторопливо беседовать с этим элегантным мужчиной, с этим тихим, спокойным, элегантным человеком. Наверное, он и не смущался. Скорее всего, нет. Просто он оставался собой, все таким же щепетильным.
— Речь идет о чем-то страшном? — спросила она.
— Нет, этого не скажешь.
— Тогда выкладывай.
Он взял со стола пачку сигарет и повертел ее в руках.
— Дело вот в чем, — сказал он. — Ментол, который ты вдыхаешь, поглощается кровью. А это нехорошо, Анна, потому что он оказывает весьма определенное воздействие на центральную нервную систему. Впрочем, врачи его иногда прописывают.
— Знаю, — сказала она. — Он входит в состав капель для носа и в средства для ингаляции.
— Это далеко не основное его применение. Другие тебе известны?
— Его втирают в грудь при простуде.
— Можно и так делать, если хочешь, но это не помогает.
— Его добавляют в мазь и смазывают ею потрескавшиеся губы.
— Ты говоришь о камфаре.
— Действительно.
Он подождал, что она еще скажет.
— Лучше говори сам, — сказала она.
— То, что я скажу, тебя, наверное, немного удивит.
— Я к этому готова.
— Ментол, — сказал Конрад, — широко известный антиафродизиак.
— Что это значит?
— Он подавляет половое чувство.
— Конрад, ты выдумываешь.
— Клянусь, это правда.
— Кто его применяет?
— В наше время не очень многие. У него весьма сильный привкус. Селитра гораздо лучше.
— Да-да, насчет селитры я кое-что знаю.
— Что ты знаешь насчет селитры?
— Ее дают заключенным, — сказала Анна. — В ней смачивают кукурузные хлопья и дают их заключенным на завтрак, чтобы те вели себя тихо.
— Ее также добавляют в сигареты, — сказал Конрад.
— Ты хочешь сказать — в сигареты, которые дают заключенным?
— Я хочу сказать — во все сигареты.
— Чепуха.
— Ты так думаешь?
— Конечно.
— А почему?
— Это никому не понравится, — сказала она.