Послезавтра ему объявят импичмент, а я тихонько покину Нью-Йорк и отправлюсь в Париж. Хотя нет, лучше бы мне улететь прямо завтра!
Я посмотрел на часы. Было почти четыре. Я не спеша оделся. Спустившись на лифте в главный вестибюль, прошел пешком до Мэдисон-авеню. Где-то около Шестьдесят второй улицы я нашел хороший цветочный магазин. Там я купил корсажный букет из трех огромных орхидей. Орхидеи были в белых и розовато-лиловых пятнах. Это мне показалось особенно вульгарным. Таковой, без сомнения, была и миссис Эльвира Понсонби. Цветы мне упаковали в красивую коробку, которую завязали золоченой тесьмой. После этого я отправился назад в “Плазу” с коробкой в руках и поднялся в свой номер.
Я запер все двери в коридор на тот случай, если придет горничная, чтобы застелить постель. Затем достал затычки, тщательно смазал их вазелином, вставил в ноздри и затолкал поглубже. В качестве дополнительной меры предосторожности нижнюю часть лица я закрыл хирургической маской, как это когда-то делал Анри. Теперь я был готов к дальнейшим действиям.
С помощью обыкновенной пипетки я переместил драгоценный кубический сантиметр “Суки” из пузырька в крошечную капсулу. Рука, в которой я держал пипетку, немного тряслась, но все прошло удачно. Я запечатал капсулу. После этого завел миниатюрные часики и выставил точное время. Было три минуты шестого. В довершение всего я настроил часовой механизм таким образом, чтобы капсула лопнула в десять минут десятого.
Стебли трех громадных орхидей цветочник связал широкой белой лентой в дюйм шириной, и мне не составило труда снять эту ленту и прикрепить маленькую капсулу и часовой механизм к стеблям орхидей с помощью нитки. Проделав это, я снова обмотал лентой стебли, а заодно и мое устройство. Затем я снова завязал на коробке бант. Все было сделано отлично.
Потом я позвонил в “Уолдорф” и узнал, что обед должен начаться в восемь часов вечера, но гости должны собраться в банкетном зале к семи тридцати, до прибытия президента.
Без десяти семь я расплатился с таксистом возле входа в “Уолдорф Тауэрс” и вошел в здание. Я пересек небольшой вестибюль и положил коробку с орхидеями на стол дежурного гостиницы. Перегнувшись через стол, я наклонился как можно ближе к портье и прошептал с американским акцентом:
— Подарок от президента.
Портье подозрительно посмотрел на меня.
— Миссис Понсонби предваряет сегодня выступление президента в банкетном зале, — прибавил я. — Президент пожелал, чтобы ей незамедлительно прислали этот букет.
— Оставьте его здесь, и я попрошу, чтобы его отнесли к ней в номер, — сказал портье.
— Нет, ни в коем случае, — твердо возразил я. — Мне приказано доставить его лично. В каком номере она остановилась?
Служащий был поражен.
— Миссис Понсонби живет в номере пятьсот один, — сказал он.
Я поблагодарил его и направился к лифту. Когда я вышел на пятом этаже и пошел по коридору, лифтер смотрел мне вслед, Я позвонил в номер пятьсот один.
Дверь открыла самая огромная женщина, какую мне только приходилось видеть в жизни. Я видел гигантских женщин в цирке. Я видел женщин, занимающихся борьбой и поднятием тяжестей. Я видел громадных женщин племени масаи у подножия Килиманджаро. Но никогда я не видывал такую высокую, широкую и толстую женщину, как эта. И наружности столь отталкивающей. Она вырядилась и тщательно причесалась по случаю самого большого события в своей жизни, и за те две секунды, которые пролетели прежде, чем один из нас заговорил, я смог разглядеть почти все: серебристо-голубые волосы с металлическим отливом, каждая прядь которых была прилеплена там, где нужно, коричневые свинячьи глаза, длинный острый нос, почуявший неладное, кривые губы, выступающую челюсть, пудру, тушь для ресниц, ярко-красную помаду и, что меня особенно потрясло, внушительных размеров грудь на подпорках, выступавшую, точно балкон. Она выдавалась так далеко, что было удивительно, как эта женщина не опрокидывалась под ее весом. И вот этот надутый исполин стоял передо мной, обмотанный с головы до пят в звездно-полосатый американский флаг.
— Миссис Эльвира Понсонби? — пробормотали.
— Да, я миссис Понсонби, — прогудела она. — Что вам угодно? Я очень занята.
— Миссис Понсонби, — сказал я. — Президент приказал мне доставить вам это лично.
Она тотчас растаяла.
— Как это мило! — громогласно заявила она. — Как это чудесно с его стороны!
Двумя своими огромными ручищами она выхватила коробку. Я не препятствовал этому.
— Мне велено проследить, чтобы вы открыли ее, прежде чем отправиться на банкет, — сказал я.
— Разумеется, я открою ее, — сказала она. — Я что, у вас на глазах должна это сделать?
— Если не возражаете.
— О’кей, входите. Но у меня не много времени.
Я последовал за ней в гостиную.
— Мне велено присовокупить, — произнес я, — наилучшие пожелания от президента президенту.
— Ха! — рявкнула она, — Мне это нравится! Он просто прелесть!
Она развязала золоченую тесьму на коробке и сняла крышку.
— Я так и думала! — вскричала она. — Орхидеи! Как это прекрасно! Да их и не сравнить с этими малюсенькими цветочками, которые я нацепила!
Я был настолько ослеплен обилием звезд у нее на груди, что и не заметил единственную орхидею, которую она прикрепила слева.
— Я должна сменить украшение, — заявила она. — Президент наверняка захочет увидеть свой подарок на мне.
— Несомненно, — сказал я.
Чтобы вы лучше представили себе, как далеко выступала ее грудь, должен вам сказать, что, когда она потянулась, дабы открепить цветок, ее вытянутые руки едва коснулись его. Она повозилась с булавкой какое-то время, но никак не могла увидеть, что делает.
— Страшно боюсь порвать свое нарядное платье, — сказала она. — Ну-ка, помогите мне.
Она резко обернулась и ткнулась своей исполинской грудью мне в лицо. Я заколебался.
— Ну же! — прогремела она. — Не могу же я тратить на это целый вечер!
Я взялся за булавку и в конце концов сумел отстегнуть ее от платья.
— А другую давайте прикрепим, — сказала она.
Я отложил ее орхидею и бережно вынул из коробки свои цветы.
— Булавки там есть? — спросила она.
— Не думаю, — ответил я.
Вот чего я не предусмотрел.
— Все равно, — сказала она. — Пустим в дело вот эту.
Она отстегнула булавку от своей орхидеи, и не успел я остановить ее, как она схватила три орхидеи, которые я держал в руках, и с силой проткнула белую ленту, стягивавшую стебли. Она проткнула ленту именно в том месте, где была спрятана моя маленькая капсула с “Сукой”. Булавка уперлась во что-то твердое и дальше не проходила. Она ткнула еще раз. И снова булавка уперлась во что-то металлическое.