В Сите-Фальгюйер, вот где! Старик несколько раз кивнул головой, довольный тем, что вспомнил название. И там была студия с одним-единственным стулом и грязной красной кушеткой, на которой юноша устраивался на ночлег; пьяные сборища, дешевое белое вино, яростные споры и вечно мрачное лицо юноши, думающего о работе.
Странно, подумал Дриоли, как легко ему все это вспомнилось, будто каждая незначительная подробность тотчас тянула за собой другую.
Вот, скажем, эта глупая затея с татуировкой. Но ведь это же было просто безумие, каких мало. С чего все началось? Ах да, как-то он разбогател и накупил вина, именно так оно и было. Он ясно вспомнил тот день, когда вошел в студию с пакетом бутылок под мышкой, при этом юноша сидел перед мольбертом, а его (Дриоли) жена стояла посреди комнаты, позируя художнику.
— Сегодня мы будем веселиться, — сказал он. — Устроим небольшой праздник втроем.
— А что мы будем праздновать? — спросил юноша, не поднимая глаз. Может, то, что ты решил развестись с женой, чтобы она вышла замуж за меня?
— Нет, — отвечал Дриоли. — Сегодня мы отпразднуем то, что мне удалось заработать кучу денег.
— А вот я пока ничего не заработал. Это тоже можно отметить.
— Конечно, если хочешь.
Дриоли стоял возле стола, раскрывая пакет. Он чувствовал себя усталым, и ему хотелось скорее выпить вина. Девять клиентов за день — очень хорошо, но с глазами это может сыграть злую шутку. Раньше у него никогда не было девяти человек за день. Девять пьяных солдат, и — что замечательно — не меньше чем семеро смогли расплатиться наличными. В результате он разбогател невероятно. Но напряжение было очень велико. Дриоли от усталости прищурил глаза, белки которых были испещрены красными прожилками, а за глазными яблоками будто что-то ныло. Но наконец-то наступил вечер, он чертовски богат, а в пакете три бутылки — одна для его жены, другая для друга, а третья для него самого. Он отыскал штопор и принялся откупоривать бутылки, при этом каждая пробка, вылезая из горлышка, негромко хлопала.
Юноша отложил кисть.
— О господи! — произнес он. — Да разве при таком шуме можно работать?
Девушка подошла к картине. Приблизился к картине и Дриоли, держа в одной руке бутылку, в другой — бокал.
— Нет! — вскричал юноша, неожиданно вскипев. — Пожалуйста, не подходите!
Он схватил холст с мольберта и поставил его к стене. Однако Дриоли успел кое-что разглядеть.
— А мне нравится.
— Это ужасно.
— Замечательно. Как и все, что ты делаешь, это замечательно. Мне все твои картины нравятся.
— Вся беда в том, — хмурясь, проговорил юноша, — что сыт ими не будешь.
— И все же они замечательны.
Дриоли протянул ему полный бокал светло-желтого вина.
— Выпей, — сказал он. — Это тебя взбодрит.
Никогда еще, подумал он, не приходилось ему видеть ни более несчастного человека, ни более мрачного лица. Он встретил юношу в кафе месяцев семь назад, тот сидел и пил в одиночестве, и, поскольку он был похож то ли на русского, то ли на выходца из Азии, Дриоли подсел к нему и заговорил:
— Вы русский?
— Да.
— Откуда?
— Из Минска.
Дриоли вскочил с места и обнял его, громко заявив, что он и сам родился в этом городе.
— Вообще-то я родился не в Минске, — сказал тогда юноша, — а недалеко от него.
— Где же?
— В Смиловичах, милях в двенадцати от Минска.
— Смиловичи! — воскликнул Дриоли, снова обнимая его. — Мальчиком я бывал там несколько раз.
Потом он снова уселся, с любовью глядя в лицо своему собеседнику.
— Знаешь, — продолжал он, — а ты не похож на русских, живущих на Западе. Ты больше похож на татарина или на калмыка. Да, ты самый настоящий калмык.
Теперь, в студии, Дриоли снова посмотрел на юношу, который взял у него бокал с вином и осушил его залпом. Да, точно, лицо у него как у калмыка широкоскулое, с широким крупным носом. Широкоскулость подчеркивалась и ушами, которые торчали в разные стороны. И еще у него были узкие глаза, черные волосы, толстые губы калмыка, но вот руки — руки юноши всегда удивляли Дриоли: такие тонкие и белые, как у женщины, с маленькими тонкими пальцами.
— Налей-ка еще, — сказал юноша. — Праздновать так праздновать.
Дриоли разлил вино по бокалам и уселся на стул. Юноша опустился на дряхлую кушетку рядом с женой Дриоли. Бутылки стояли на полу.
— Сегодня будем пить сколько влезет, — проговорил Дриоли. — Я исключительно богат. Пожалуй, схожу и куплю еще несколько бутылок. Сколько еще взять?
— Шесть, — сказал юноша. — По две на каждого.
— Отлично. Сейчас принесу.
— Я схожу с тобой.
В ближайшем кафе Дриоли купил шесть бутылок белого вина, и они вернулись в студию. Они расставили бутылки на полу в два ряда, и Дриоли откупорил их, после чего все снова расселись и продолжали выпивать.
— Только очень богатые люди, — сказал Дриоли, — могут позволить себе развлекаться таким образом.
— Верно, — сказал юноша. — Ты тоже так думаешь, Жози?
— Разумеется.
— Как ты себя чувствуешь, Жози?
— Превосходно.
— Бросай Дриоли и выходи за меня.
— Нет.
— Прекрасное вино, — сказал Дриоли. — Одно удовольствие его пить.
Они стали медленно и методично напиваться. Дело привычное, и вместе с тем всякий раз требовалось соблюдать некий ритуал, сохранять серьезность и притом что-то говорить, а потом повторять сказанное и хвалить вино. А еще важно было не торопиться, чтобы насладиться тремя восхитительными переходными периодами, особенно (как считал Дриоли) тем из них, когда начинаешь плыть и ноги отказываются тебе служить. Это был лучший период из всех — смотришь на свои ноги, а они так далеко, что просто диву даешься, какому чудаку они могут принадлежать и почему это они валяются там, на полу.
Спустя какое-то время Дриоли поднялся, чтобы включить свет. Он с удивлением обнаружил, что ноги его пошли вместе с ним, а особенно странно было то, что он не чувствовал, как они касаются пола. Появилось приятное ощущение, будто он шагает по воздуху. Тогда он принялся ходить по комнате, тайком поглядывая на холсты, расставленные вдоль стен.
— Послушай, — сказал наконец Дриоли. — У меня идея.
Он пересек комнату и остановился перед кушеткой, покачиваясь.
— Послушай, мой маленький калмык.
— Что там у тебя еще?
— Отличная идея. Да ты меня слушаешь?
— Я слушаю Жози.
— Прошу тебя, выслушай меня. Ты мой друг — мой безобразный маленький калмык из Минска, а кроме того, ты такой хороший художник, что мне бы хотелось иметь твою картину, прекрасную картину…