Пражские немецкие писатели, жившие в отчужденной, обособленной среде, еще обостреннее воспринимают противоречия времени. Отсюда взрывы израненного, протестующего гуманизма, отсюда сомнения и отчаяние.
Художники-экспрессионисты были весьма определенны в своих политических симпатиях. Не случайно, по свидетельству А. В. Луначарского, «…очень большое количество экспрессионистов стало на явно антиимпериалистическую, антибуржуазную точку зрения. Высшие классы были признаны виновниками бедствия. Но очень немногие нашли путь к подлинной революции, выход из ужасного мира, который одарил их войной. Поэтому… мы имеем большую группу буржуазных поэтов, неопределенных протестантов, а за ними пацифистов, произведения которых преисполнены прежде всего жалостью к страдающему человечеству». [110]
К числу таких пацифистов относится Франц Верфель в начале своего творческого пути.
В дни революционных боев 1918–1919 годов Верфель воплотил в своем творчестве надежды, мечты и трагические противоречия, характерные для большинства экспрессионистов, — стремление к социальной справедливости, с одной стороны, неприятие любого вида насилия — с другой. Вот почему гитлеровцы, придя к власти, уничтожали книги и картины экспрессионистов, а экспрессионистское искусство было объявлено «чуждым германской расе», что еще раз подтверждает ненависть фашизма к искусству свободного духовного поиска.
В числе народов древнего Востока Армения и богатое ее культурное наследие вызывали большой интерес у экспрессионистов. Как уже говорилось, после первой мировой войны в Мюнхене издавался журнал «Арарат». Другой экспрессионистский журнал «Восток» выходил под редакцией Армина Вегнера, известного немецкого писателя-экспрессиониста, которого также глубоко волновала судьба армянского народа. Будучи офицером санитарной службы немецкой армии в Турции, он оказался очевидцем событий 1915 г., ознаменовавших начало фашизма и первого в XX веке геноцида. Вегнер написал открытое письмо президенту США Вудро Вильсону, полное возмущения и протеста.
Автору этих строк посчастливилось встретиться с Армином Вегнером во время его вторичного пребывания в Армении, куда он приехал в 1968 г. уже в восьмидесятитрехлетнем возрасте.
Вспоминая мучительные истязания жертв турецкого насилия, он сравнивал их с действиями обезумевшего преступника. Однако, как и Анатоль Франс, он всегда верил, что Армения возродится.
«Та небольшая доля крови, которую она еще сохранила — драгоценная кровь, из которой родится героическое потомство». [111] Предсказание его сбылось. Вегнер приехал еще раз в Армению, чтобы увидеть «не побежденный поражением народ».
Уже в первом сборнике стихов «Друг мира» Верфель определил свое литературное кредо, выражающее общественно-этические идеи экспрессионизма: веру в добро, в человека, желание служить людям, мечту объединения их под знаменем братства. В понимании Верфеля человек может быть счастлив, только делая людям добро: «Нет, я больше не одинок, так как я совершил доброе дело!» — восклицает его лирический герой.
Второй поэтический сборник «Мы существуем» свидетельствует, что за прошедшие два года Верфель многое в своих взглядах подверг переоценке, убедившись, как глубоки внутренние противоречия в сфере социальных отношений буржуазного общества. Чувство внутренней опустошенности, сознание одиночества толкают поэта к мистике и богоискательству. Природа здесь уже теряет светлые краски, описывается в гамме серых или резко контрастирующих черно-белых тонов.
Впоследствии Верфель оценивает этот безысходный период в стихотворении «Так ничего и не познав».
Два года спустя Верфель издал новую поэтическую книгу — «Друг для друга». Она открывается программным стихотворением «Смех, дыхание, шаг».
Пафос третьего сборника выражен в словах:
«Не от солнца льется свет, лишь улыбка на лице человека рождает свет».
Верфель и здесь остается верен своему чувству безграничной любви к человеку. Он горячо призывает людей покончить с убийствами. Протест против войны приводит его в 1917 г. к созданию известного стихотворения «Революционный призыв». Впервые Верфель отходит от позиции непризнания насилия в любой форме. Пройдут десятилетия, прежде чем он придет к осознанию того, что только в вооруженной борьбе с насилием возможно завоевание свободы и независимости. Лишь в канун надвигающегося фашизма абстрактный гуманизм уступит место призыву к активной борьбе.
Вскоре после выхода в свет первого сборника стихов Верфель начинает заниматься и драматургией.
В драматургии, как и в поэзии, наблюдается увлечение Верфеля мистикой. Так, в своей первой одноактной пьесе «Посещение из Элизиума» [112] (1911) он описывает посещение земли пришельцем из загробного мира. Пьеса насыщена атмосферой мистицизма, столь характерной для писателя в тот период.
В предисловии к следующей пьесе «Троянки», написанной в 1914 и поставленной в 1915 году, Верфель писал: «Человечество должно было в своем кругообороте опять прийти к той точке, с которой предстояло родиться драме, схожей с трагедией Еврипида…». Сближая современность с веком Еврипида, Верфель как бы давал современникам урок воли к жизни. Немецкий же зритель, переполнявший театральные залы, в троянской войне мог усмотреть отголоски собственных страданий.
В пьесе Верфеля на фоне всеобщего горя троянцев дан трагический образ Гекубы, [113] которая потеряла все — близких, родных, родину, но отказывается умирать. Драматург не дает умереть Гекубе там, где было столько смертей, чтобы утвердить власть Жизни над человеческим страданием.
Наиболее значительной драмой Верфеля считается «Человек из зеркала» (1920), о которой театральный критик А. Берестов справедливо писал: «Постановка «Человека из зеркала» для русского театра, проникновение в сущность этой трилогии было бы проникновением в магию Толстого и Достоевского, очаровавших немецкую мысль и искусство». [114]
В начале века тема борьбы поколений, разрыва традиций, непримиримых противоречий между ними становится одной из главных в экспрессионистской литературе. Во вражде «отцов и детей» многие видели не только источник основных общественных конфликтов эпохи империализма, но и проявление вечного трагизма, присущего развитию человечества.