— Вы, господин секретарь, большой любитель местных скачек…
— Любовь тут ни при чём, просто большинство учредителей — животноводческие кооперативы, а я по долгу службы осуществляю управление животноводством.
— Поощрение и развитие местных скачек вызовет сопротивление как со стороны конных клубов, так и со стороны Ассоциации конных скачек.
Тем не менее я рассудил, что следует решительно продвигаться в избранном мною направлении, и принялся убеждать начальника отдела и начальника департамента в необходимости увеличить штат сотрудников, занимающихся скачками. Они соглашались с моим предложением увеличить штат сотрудников, но были против поощрения местных скачек. После того как благодаря закону о скачках были пресечены и поставлены под контроль прежде доходившие до безумия азартные наклонности населения, оба начальника, по-видимому, опасались, что расцвет местных скачек вновь может подстегнуть в народе нездоровый ажиотаж.
— Уж слишком ты большой правдолюбец, нельзя так серьёзно относиться к работе! Тебе хорошо бы немного развлечься, расслабиться! — посмеивался надо мной начальник департамента, но я с трудом сносил его насмешки.
В тот год осенью, когда закончился сезон скачек и уже начали топить печи, как-то вечером, перед самым окончанием рабочего дня, начальник отдела сообщил мне, что меня вызывает начальник департамента, и сам сопроводил меня в его кабинет. Начальник департамента предложил мне сесть на стул. Это сразу показалось мне подозрительным. Обычно в его кабинете было принято стоять, за исключением совещаний. Ещё больше меня удивило то, что остался стоять начальник отдела. Начальник департамента придвинул ко мне свой стул и, словно бы с усилием, выговорил:
— Спасибо за хорошую работу, но принято решение направить вас в лесной департамент префектуры Акита.
Вот уже несколько дней в министерстве среди молодых сотрудников, не имеющих назначения, ходили толки о грядущих перемещениях, вызывая беспокойство и надежду, поэтому я сразу уловил, в чём дело, но от неожиданности не мог произнести ни слова и только сидел, уставившись в хитрое лицо начальника департамента.
Несколько смущённый моим молчанием, он добавил, что, к сожалению, нынешние назначения осуществлены без предварительного согласования с теми, кого они коснулись. Он также сказал, что, пока я молод, мне надо поездить по стране, обрести навык в различных видах работы, мол, это залог будущего успеха на государственной службе. И под конец, хрипло рассмеявшись, сказал, что и ему в своё время пришлось перепробовать немало самых разных работ в министерстве. Выслушав всё это, я не произнёс в ответ ни единого слова. Не отрываясь, я глядел на начальника департамента, стараясь прочесть по выражению его лица истинный мотив моего перевода по службе.
Начальник департамента снова рассмеялся:
— Чтобы стать образцовым чиновником, такому, как ты, праведному юноше надо непременно пожить в Аките, пополнить своё образование с помощью выпивки и девочек. Для этого лучше, чем Акита, не придумаешь. Там и сакэ первоклассное, и девочки хоть куда, снега навалит — развлекайся сколько душе угодно!
Вцепившись в край длинного стола, я старался сдержать гнев и печаль, но, услышав эти издевательские слова, вдруг в глубине души осознал, что, как бы я ни старался, мне никогда не стать таким вот образцовым чиновником, и тотчас пал духом.
— Другими словами, — выпалил я, — вы предлагаете мне оставить службу. Я не против.
— Оставить службу? Что за чушь! Не надо горячиться! Если уволишься, что ты будешь делать?
Начальник департамента был явно удивлён и растерялся, но я уже взял себя в руки.
— Хочу начать писать романы.
— Писать романы? Ты? Который не пьёт, с девочками не гуляет? Не шути, нехорошо потешаться над стариком!
Начальник департамента смущённо рассмеялся, но в то же время, видимо, вздохнул с облегчением. Я уже и сам не понимал, зачем сболтнул, что собираюсь писать романы. В то время я не только много читал по вечерам, но и каждую ночь, не ложась до двенадцати, делал заметки в дневнике и писал по две-три страницы задуманного мной большого романа, не рассчитывая на его публикацию. Это было для меня своего рода отдыхом и утешением, но втайне я надеялся, что наступит время, когда я смогу серьёзно засесть за написание романа. Признание в том, что я хочу писать роман, сорвалось у меня с языка в минуту крайнего возмущения. По правде говоря, в то время у меня ещё не было ни решимости, ни уверенности в себе для того, чтобы стать профессиональным писателем.
— В течение ближайших дней выйдет указ, и я бы советовал тебе принять его к исполнению, а после спокойно всё обдумать…
Обратившись ко мне с такими словами, начальник отдела Кисима поспешил выручить своего начальника из затруднительного положения. Я вернулся к себе, но все уже разошлись, комната была пуста. Я начал собираться домой, но не мог сдержать нахлынувших слёз. Это были слёзы попранной справедливости. Нельзя быть таким правильным… Нельзя впадать в крайность… Нельзя быть слишком серьёзным… В произнесённых скороговоркой увещеваниях начальника департамента сквозила такая недоброжелательность, что я невольно углядел в ней причину моего перевода по службе. В действительности я и сейчас не понимаю истинных причин перевода. В то время политические партии имели большое влияние, и я слышал, что достаточно было представления от одного Депутата, чтобы снять с поста министерского чиновника, поэтому, возможно, это была месть за слишком усердное поощрение местных скачек. Как бы там ни было, если бы этот начальник департамента с мордочкой кузнечика, испытывавший ко мне явную неприязнь, не перевёл меня на другую работу, то, при моём радении, дошедшем до того, что я каждое утро занимался верховой ездой, я бы наверняка до сих пор служил в министерстве.
Поскольку мне была закрыта карьера чиновника, избранная мною в надежде послужить людям, я ещё сильнее укрепился в намерении жить отныне исключительно ради собственного блага. Я решил на следующий же день подать в отставку, но при этом ещё немного поработать до издания приказа, с единственной целью — передать дела своему преемнику. Однако на второй день после расстроившего меня заявления начальника департамента мне сообщили о М. нечто такое, что стало для меня как гром среди ясного неба. Известия были столь удручающи, что я решил уехать на работу в Акиту. Там я смогу погрести под снегом свои страдания! — думал я не без мелодраматизма.
Что касается удручающих известий…
7
Неподалёку от усадьбы М. у подножия гор Хаконэ находится знаменитый дзэнский монастырь. Учась в средней школе, я много раз совершал туда экскурсии и любовался растущими на его территории сакурами. Говорили, что родители М. занимались там дзэнскими медитациями. Настоятелем монастыря был старец, прославленный своей добродетелью, и многие известные господа, живущие в Нумадзу, занимались медитациями под его руководством. Одним из них был мой знакомый К., учившийся со мной в одной школе в старших классах. Я всегда относился к нему с доверием. И вот однажды он нежданно-негаданно является ко мне на службу, заявив, что приехал в столицу по торговым делам. Едва взглянув на него, я сразу догадался, что торговые дела только предлог, а на самом деле его визит как-то связан с М.