Юноша успокоился, вздохнул с облегчением. Он улыбнулся, обнажив белые зубы, и те блеснули в темноте. Девушка дышала тяжело. До берега она почти бежала. «Так вздымаются на море волны», — подумал юноша, глядя на ее грудь. С его души вдруг упала тяжесть — впервые за целый день. Юноша осмелел.

— Это правда, что Ясуо Кавамото собирается на тебе жениться? — бесцеремонно спросил он.

Хацуэ рассмеялась. Она заливалась смехом, пока не начала задыхаться. Синдзи хотел остановить ее, но не посмел, а потом догадался положить ей на плечо руку. Продолжая смеяться, девушка повалилась на песок. Нет, его тяжелая рука здесь ни при чем.

— Кто это тебе сказал?

Синдзи присел рядом на корточки, пожал плечами.

Девушка пришла в себя, серьезно посмотрела ему в глаза. И вдруг снова расхохоталась. Синдзи, не отводя взгляда, переспросил:

— Это правда?

— Что неправда, то неправда!

— Я сам слышал эти слухи.

— Нет, неправда!

Оба сидели в тени лодки, обхватив руками колени.

— Ну и насмешил ты меня! Чуть не умерла со смеху, — сказала девушка, прижимая к груди руку.

Саржевое рабочее платье в полоску было просторным и колыхалось на ее груди свободно.

— Аж сердце заболело, — вновь произнесла она.

— Болит?

Синдзи невольно положил руку ей на грудь.

— Если слегка прижать, то становится лучше, — ответила девушка.

В груди у Синдзи громко заколотилось сердце. Они почти прикасались щеками, ощущая жар друг друга. Оба пахли одинаково — морем. Их обветренные сухие губы соприкоснулись, немного солоноватые на вкус. «Как морская трава», — подумал Синдзи и мгновенно отпрянул. Он поднялся, взволнованный первым поцелуем. Синдзи зарделся от стыда.

— Завтра после рыбалки я понесу рыбу смотрителю маяка, — оправившись от смущения, объявил он, глядя на море.

— Я тоже завтра к нему пойду, — ответила девушка, не оборачиваясь.

Они разошлись по разные стороны лодки. Синдзи собрался домой, но девушка из-за лодки так и не вышла. Ее тень упала на песок.

— Ага, вот ты где! — воскликнул юноша.

И в тот же миг стремительно, словно сорвавшаяся с цепи собака, Хацуэ в грубом полосатом платье выскочила и помчалась вдоль берега со всех ног. Вскоре она скрылась из виду.

глава шестая

На следующий день после работы Синдзи пошел на маяк, прихватив для смотрителя пару небольших рыбешек окодзэ. Им в жабры он продел прут. Пройдя мимо храма, Синдзи вспомнил, что забыл поклониться и поблагодарить бога за милость к нему, поэтому вернулся совершить обряд.

Помолившись, он глубоко вздохнул и взглянул на залив. Над ним уже взошла луна. Облака, словно древние божества, проплывали над морем.

Он ощущал гармонию природы, не задумываясь о ней. Казалось, невидимая часть этой божественной природы вошла в него вместе с воздухом и растеклась по всему молодому телу, а шумный прибой огромного моря совпал с ритмом бегущей в его жилах крови. Эти ритмы наполняли его жизнь изо дня в день. В другой музыке Синдзи не нуждался.

На вид рыба, которую он нес, была уродливой: над глазами у нее торчали шипы. Она была еще жива, но не шевелилась. Синдзи раздвинул ей челюсти, рыба дернула хвостом. Синдзи немного убавил шаг, решив, что на свое первое свидание идет слишком быстро.

Хацуэ полюбилась смотрителю маяка и его жене с первых дней, как стала посещать домашний кружок по этикету. Девушка никогда не молчала, считая, что это нелюбезно; все время заливалась смехом, и при этом было заметно, как ее щеки заливает румянец. Она была воспитана, с хорошими манерами, всегда первой спешила ополоснуть чашку после чаепития и помогала хозяйке прибраться на кухне.

У супругов была дочь — она училась в Токио, в университете, и приезжала домой только на каникулы, поэтому они принимали деревенских девушек, что навещали их довольно часто, как собственных дочерей. Они искренне отзывались на все их беды, радовались их удачам.

Смотрителем маяка хозяин работал уже лет тридцать. Внешне он казался суровым. Когда деревенские мальчишки из озорства подкрадывались к маяку, он набрасывался на них с криками — голос у него был громкий, но красивый. Мальчишки боялись смотрителя, однако человеком он был добродушным. Живя одиноко, вдали от всех, супруги полностью утратили представление о человеческом зле. На маяке гостей встречали радушно. У них бывали посетители из самых отдаленных мест, порой не всякий приходил с добрым намерением, однако супруги приветливо встречали каждого, и это отогревало самые ожесточенные сердца. Хозяин частенько говаривал: «У зла короткие ноги, все равно оно дальше добра не уйдет».

Его жена была тоже доброй женщиной. Раньше она учительствовала в сельской школе. За годы жизни на маяке она прочитала немало книг, ее голова была напичкана просто энциклопедическими знаниями. Она бывала в Милане, в «Ла Скала»; едва не стала актрисой в Токио, но однажды вывихнула правую ногу. После долгих споров с мужем она все-таки настояла на том, чтобы стать простой домохозяйкой, и ушла в заботы о нем: то подшивала ему носки, то стряпала что-нибудь. Когда приходили гости, болтала с ними без умолку. Среди деревенских жителей она славилась красноречием. Однако некоторые, не чуравшиеся совать нос в чужие дела, сравнивали ее со своими молчаливыми женами и сочувствовали смотрителю маяка, уважавшему супругу за эрудицию.

Их казенная квартира состояла из трех просторных комнат. Они сияли чистотой. В столовой на стене висел календарь судовой компании, в ирори никогда не скапливалась зола.

В одном углу гостиной стоял столик. Когда не было дочери, его украшала французская кукла; там же, переливаясь на свету, стоял пустой стакан для карандашей из зеленого стекла. За домом у них была установлена даже ванна гоэмон, которая раньше подогревалась машинным маслом, а потом старый обогреватель заменили газовым. У них даже голубенькое ручное полотенце в уборной всегда было свежевыстиранным — не в пример другим домам.

Большую часть дня смотритель проводил возле печи, покуривая латунную трубку. Днем маяк не горел. В сторожке сидел только молодой помощник — наблюдал за прохождением судов.

В тот день в кружке по этикету занятий не было. Ближе к вечеру пришла Хацуэ с гостинцем — завернутым в газету трепангом. На ней были темно-синяя юбка и красный свитер; поверх бежевых хлопковых чулок — красные носки.

Когда она вошла, хозяйка скороговоркой произнесла:

— А вот к синей юбке лучше бы надеть черные носки, Хацуэ-сан.

— Хорошо, — ответила Хацуэ, слегка покраснев.

Она присела на пол возле печи. Вначале возникла неловкость, но хозяйка сумела сгладить ее. В ее речи не звучал тот учительский тон, с каким она говорила на лекциях в кружке. Но когда она прямо спросила: «Есть ли у тебя любимый друг?» — то заметила, как девушка смутилась. Даже хозяин однажды задал бестактный вопрос.