— Ты как… добралась нормально?
— Добралась-то нормально… — Глаза Джил сверкнули было гневом, но она тут же улыбнулась. Конрад узнал эту улыбку: само Терпение на постаменте снисходительно взирает на Горе.
— Что, были какие-то неприятности здесь?
Джил хотела что-то сказать, но так и осталась с открытым ртом. Передумав, она ответила:
— Да нет, не то чтобы… — И вздохнула. Потом снова улыбнулась улыбкой бесконечного терпения. — Ну, так как ты, Конрад?
— Ничего. — Вышло как-то хрипло, он даже сам удивился. Такое ощущение, будто горло сжалось. — Вот только сплю плохо. А так ничего. — Конрад замолчал. Ничего?! Но он вдруг решил не выкладывать Джил все, как есть. Об отчаянном положении, о жуткой безнадежности, о своих страхах.
Джил пытливо всматривалась в его лицо, даже слишком пытливо, как показалось Конраду. Дрожащим, чужим голосом она повторила:
— Не высыпаешься, значит…
Конрад лишь покивал.
Джил хотела было улыбнуться, но нижняя губа задрожала, и из глаз брызнули слезы. Она оглянулась по сторонам и, прикрывая трубку ладонью, приблизилась к стеклу.
— Конрад, — тихо, почти шепотом, спросила она, — что такое «хубаюха»?
— Что такое «хубаюха»? — переспросил Конрад. Вопрос застал его врасплох — вот уж чего он никак не ждал. — «Хубаюха»?
— Да.
— Почему ты спрашиваешь? Где ты это услышала?
Джил приложила палец к губам, показывая, чтобы он говорил тише, и прошептала:
— Что такое «хубаюха»?
Жена говорила так тихо, что он едва разбирал слова.
— Что, что это значит, Конрад?
Он внимательно посмотрел на нее. У Джил был испуганный вид. Наконец Конрад ответил:
— В общем, это… «юха» означает «шлюха», а «хубаюха»… Ты когда-нибудь видела пластинку жвачки «Хуба Буба»?
Джил помотала головой.
— Наверняка ведь видела, просто внимания не обращала. Маленькие такие пластинки… Так вот, они точь-в-точь как порция крэка. В смысле, наркотика.
Джил кивнула. Озадаченный Конрад всматривался ей в лицо. «Подумать только, свидание всего раз в неделю, какие-то полчаса, и о чем они говорят! О какой-то „хубаюхе“!» Но все же продолжил:
— «Хубаюха» — проститутка, которая околачивается возле наркопритонов, она и сама наркоманка. Продает себя в обмен на пластинку крэка или затяжку. По крайней мере, мне так объясняли. — Конрад махнул рукой, показывая за спину, в сторону тюремных камер. — А ты-то где такое услышала?
Джил подняла плечи, как бы загораживаясь от любопытных ушей. Она наклонила голову так низко, что ей пришлось поднять глаза, чтобы посмотреть Конраду в лицо. Он увидел полуприкрытые веками зрачки.
— Я стояла в очереди, ждала, пока пропустят к тебе, — дрожащим голосом зашептала Джил. — Там… я такого насмотрелась. Все эти… — Жена запнулась и закрыла глаза — казалось, она вот-вот снова расплачется. — Все эти… женщины…
Джил стояла в очереди в тюремном дворе, ожидая, когда разрешат свидание. Впереди нее стояла женщина с девочкой четырех-пяти лет, которая то и дело убегала, с любопытством исследуя двор. Женщина все кричала ей, чтобы малышка вернулась. Наконец, когда терпение матери лопнуло, она сходила за девочкой и притащила ее назад, в очередь, дергая за руку и угрожая поколотить. А потом схватила за плечи и стала трясти. Да с такой силой, что женщина, стоявшая позади Джил, вмешалась. Та набросилась на обидчицу: «Не лезь не в свое дело, хубаюха старая!» Так и поносила ее, обзывая, пока вторая не начала отвечать ей тем же: «Да на кого ты тявкаешь, потаскуха драная!» Обыкновенная перебранка обернулась настоящим безумием: «Хубаюха!» — «Потаскуха драная!» — «Хубаюха!» — «Потаскуха драная!» Оказавшаяся посередине, Джил испугалась и стояла ни жива ни мертва. Ей хотелось убежать, но тогда она пропустила бы очередь. Наконец первая женщина начала одерживать верх. Ее яростные вопли заполнили весь двор: «Хубаюха! Хубаюха! Хубаюха! Хубаюха!» Обе готовы были уже подраться, но тут вышел охранник и приказал им успокоиться. Сцена ужаснула Джил до глубины души, она до сих пор дрожала. Молча, одними глазами и едва заметным поворотом головы, Джил дала понять Конраду, что женщина, которая все выкрикивала «хубаюха!», теперь сидит справа от нее. Та самая, понял Конрад, которая пришла к Ротто.
— Конрад, кто они, эти женщины?! — Лицо Джил исказилось в болезненной гримасе.
Конрад смотрел на жену, ничего не понимая — на какие темы они говорят! А ведь время бежит! Наконец он ответил:
— Ну, не знаю. Обычные женщины, как все здесь. Хорошо еще, что не мужчины, уж поверь мне. — Конрад тут же подумал о том, что тем самым он как будто напрашивается на сочувствие. Но почему он так боится сочувствия жены? Лучше об этом не думать. И он попросил: — Расскажи о детях. Как они там?
— Дети? — Джил в изумлении посмотрела на мужа.
— Как они?
Долгое молчание.
— В порядке.
Конрад смотрел на жену, отчаянно надеясь услышать, что дети спрашивают об отце, скучают без него, ждут, когда он вернется. И в то же самое время он хотел быть уверенным, что их ничто не тревожит, что они счастливы и поверили в ту историю, которую им рассказали — что папа надолго уехал в командировку.
— Мог бы и позвонить, — упрекнула Конрада Джил.
— Понимаешь, Джил… тут, конечно, есть два телефона… Но я к ним и близко подойти не могу. — Конрад начал было рассказывать ей об общей комнате, группировке черных и Арийцах, о том, как те контролируют телефоны, но передумал, испугавшись, что Ротто услышит. Поднеся трубку как можно ближе, он сказал: — Понимаешь, кое-кому из белых можно пользоваться телефонами, но я пока что… — он чуть было не сказал «карась», но вовремя спохватился, — …я здесь пока новичок и к телефону меня не подпускают.
— Что ж, Конрад, — ответила ему Джил, — я расскажу тебе, как дети. Мы собираемся переехать к матери. Знаешь, там просто замечательно! У нее такой просторный дом! Будет отлично… — Она запнулась, опустив глаза. И подавила готовый вырваться тяжкий вздох. Когда она снова посмотрела на Конрада, в ее глазах стояли слезы. — Конрад, у меня нет денег! Как я, по-твоему, должна поступить? Ютиться в двушке? Со всей этой швалью по соседству? Жить на пособие? Или запихнуть детей в детскую группу? Где стрептококк, лишай, вши? А самой найти грошовую работу? Как мне, по-твоему, быть?!
Конрад не знал, что ответить. По щекам Джил катились слезы, но вдруг она тревожно глянула в сторону. Как раз в этот момент Конрад услышал низкий голос, все громче и громче:
— Так… так… О-о-о… так… да! Да, детка! Еще… еще… Да… да… О-о-о… детка…
Это был Ротто. Конрад отважился глянуть в его сторону. Здоровущий парень одной рукой прижимал к уху трубку, а другую положил на пах и, сидя на стуле, двигал тазом.
— Конрад! — позвала Джил. — Что она делает, эта женщина? — Она переводила взгляд с Конрада на подружку Ротто и обратно.