— Не волнуйся, я не схожу с ума. Голова у меня сейчас ясная, как никогда.
Конрад снова перевернулся на спину. Сердце отчаянно стучало, но он вдруг почувствовал, как напряжение постепенно отпускает тело и мускулы расслабляются. Даже сердце застучало ровнее. Глубоко и ритмично дыша, он постарался представить саму свою… сущность… как она раскрывается, раскрывается, раскрывается… всеми порами, всеми мышечными волокнами, нервными окончаниями, камерами сердца и легких, точкой в солнечном сплетении… Энергия шла толчками от сердца к нежной коже под ногтями, на мочках ушей, у корней волос, и вдруг Конрад увидел под веками яркий свет.
— Зевс! Пошли мне любое испытание, какое пожелаешь! — Он не хотел произносить это вслух, но с губ все-таки сорвался хриплый шепот.
Снизу Пять-Ноль прошептал в ответ:
— Э, братка, ты у меня с ума не сходить. Ты же мне обещать!
«Кр-р-кр-р-кр-р-кр-р-кр-р-р-р…» — надрывались под крышей вентиляторы, но напрасно. В блоке по-прежнему царили жара и духота, хотя времени уже было — сколько? — час ночи, два? Конрад смотрел в потолок сквозь проволочную решетку. В тусклом свете верхних лампочек по стенам двигались огромные силуэты охранников, отчего все вокруг приобретало какой-то бредовый оттенок. «Тр-р-ш-ш-ш тр-р-ш-ш-ш… — кто-то спустил воду в унитазе, — бульк-бульк-бульк-бульк…»
— Сколько можно?.. — простонали с другой стороны.
Человек пять или шесть храпели так громко, с такой усталой обреченностью, что можно было собственным телом ощутить их изнеможение. Оно перекатывалось из камеры в камеру вместе с разноголосыми всхрапами.
Но этим еще повезло… по крайней мере им удалось заснуть. Команде Ротто — тоже. Да и сам Ротто, где бы он ни был сейчас, наверняка дрых. Они копили силы для завтрашней схватки. Они не пялились в душную темноту с неистово бьющимся сердцем, измотанным беспрестанной тревогой, тре-во-гой, тре-во-гой, тре-во-гой…
Конраду было так жарко, что липкий пот тек с подмышек по бокам, по рукам, скапливался под подбородком. Пришлось снять рубаху и остаться в одних штанах, как Пять-Ноль на нижней койке, как практически все остальные в бетонном блоке, хотя Конрад не хотел оказаться раздетым в момент возможного нападения. Не могут же отморозки ворваться в камеру посреди ночи? Или могут? Эти твари изобретательны — делают зеркала из одноразовых стаканчиков, кинжалы из книжных обложек… находчивость извращенных умов не знает границ.
Никогда еще Конрад не чувствовал такой опустошающей усталости. Как он хотел погрузиться в спасительное забвение сна! Он уже начинал уплывать туда, уже тонул, тонул, тонул, и вдруг словно какой-то часовой в самом центре мозга выталкивал его обратно в сознание. Пот скапливался в бровях, усах, щетине на подбородке, раздражал кожу. Конрад рассеянно прошелся пальцами по усам, отжимая влагу… совсем как на складе «Крокер Глобал»… усы там замерзали, посверкивали инеем… ноль градусов по Фаренгейлу… Конрад закрыл глаза… представал себя в морозильной камере с серыми цинковыми стенами… верхняя ячейка, Л-17, он пытается стащить с нее огромную картонную коробку мороженой свинины, из ноздрей вырывается пар… Том смотрит на Кенни и говорит: «Есть новость хорошая и есть плохая…» А? Что? Он опять вздрогнул. Сердце так и бухало, он весь покрылся испариной. Но в бетонной коробке блока было по-прежнему спокойно.
Конрад стал думать о детях… о Джил… она будет с ним, она не исчезнет, она придет в воскресенье… Он закрыл глаза. Двушка, тесная, убогая гостиная… нет, он в гараже… дверь открыта… стройная юная фигурка на пороге… но это не Джил. Это «мала шалю»… начес на голове, яркие тени на веках — как грабитель в маске… черная майка так низко спускается, что сбоку видны маленькие грудки… Девушка улыбается, идет к нему… Грудки касаются его голой кожи…
Томп! Томп! Томп! Томп! Томп!
Конрад отреагировал мгновенно — тут же перевернулся на живот и посмотрел на пол. Кто-то стучал снизу, словно ручкой метлы или швабры! Какой-то толстой палкой!
Томп! Томп! Томп! Томп! Томп!
Но ведь под полом ничего нет, никакого подвала, бетонная плита лежит прямо на земле. Парни Ротто! Подкоп! Сейчас ворвутся!
Томп! Томп! Томп! Томп! Томп!
Двухэтажная койка начала раскачиваться и вихляться. Из-под пола долбили все сильнее, все громче. Верхние лампочки вдруг погасли. Конрад увидел лунный луч в потолочных окнах — луч качался. Смолк скрежет вентиляторов, и в то же мгновение раздались оглушительный треск и лязг, словно чья-то гигантская рука срывала со стен мостки охранников, сминала металлические койки, отдирала трубы от унитазов. Посыпались крики:
— Блядь, что за блядская хрень!
— Пупырышек, бля, ты где?
— Э! Охрана! Я в это дерьмо не играю!
— Э! Арментраут, бля! Дай свет!
— Вы что, бля, не слышите?!
— Mira! Terremoto! [30]
— Блядь!
— Блядь!
Койка ходила ходуном и жалобно скрипела. Чтобы не упасть, Конрад держался за лестницу. Внизу что-то упало. Конрад высунул голову. Пять-Ноль свалился на пол.
— Э, Конрад! Что за фиг-гня?
— Не знаю! — Койка под ним затряслась еще сильнее, заходила зигзагами. — Наверно, землетрясение!
— Буммай, бра! — Пять-Ноль попытался встать на ноги, но его тут же швырнуло обратно на пол.
Боясь упасть с верхней койки, Конрад еще крепче схватился за лестницу, скользнул вниз и тут же растянулся на полу. Удержаться на ногах было невозможно, он едва не ударился головой об унитаз. Сам бетонный пол качался. Конрад и Пять-Ноль стояли на четвереньках. На потной спине гавайца отражался лунный луч. Конрад посмотрел вверх. Проволочная сетка на потолке провисла и тоже качалась.
— Э! Охрана! — крикнул Пять-Ноль. — Откырывайте дыверь!
Такие крики неслись со всех сторон. Запертые в камерах, как крысы в клетках, заключенные отчаянно рвались наружу.
Над всем этим скрежетом, тряской, падениями, криками, стонами, руганью раздался жуткий треск. Свет, лившийся из окна, что-то заслонило. Это были мостки, которые оторвались от одной из стен. Мелькнула вспышка света, что-то полетело по кривой — охранник с фонариком.
— Э! Фрай! Ты где?
Конрад все-таки поднялся на ноги, одной рукой уцепился за лестницу на койке, а вторую протянул гавайцу.
— Вставай! Держись за меня! Мостки падают! Прячемся!
Пять-Ноль уцепился за него, и оба забрались на нижнюю койку. Металлические опоры качались. Судя по звуку, стена трескалась где-то в углу. Камеру наполнил сильный специфический запах сладковатой гнили. Р-рраз! — и бетонная Санта-Рита начала разваливаться на части. Скопившиеяся за полвека пыль и грязь завертелись в воздухе, заскрипели на зубах, хлынули в легкие мечущихся крыс, которые тщетно хватали ртом воздух.