Едва ощутимый укол совести… Двадцать девять лет он прожил с Мартой… пока не встретил Серену… Боже! А Серена… ей и тридцати-то еще нет… а какой крутой нрав… палец в рот не клади… Жесткая, что каленая мездра… Каленая мездра… откуда это? Отец то и дело повторял… Он, Чарли, даже не представлял, что это такое — каленая мездра…
Чарли закрыл глаза и подумал об Анжелике в надежде почувствовать толчок в штанах. Была у него своя теория: если пропало сексуальное влечение, пропало все — энергия, отвага, воображение… Чарли все прислушивался к себе… Вместо толчка он ощутил электрический разряд в области солнечного сплетения. А вдруг это все-таки произойдет? Вдруг его обдерут как липку? Вдруг раздавят как букашку? Ему ведь уже шестьдесят… Его запросто могут сровнять с землей!
В отчаянии Чарли снова перевел взгляд на Джима Буи, лежавшего на смертном одре… Смелый человек, что ни говори… они пришли, а он не испугался… не стал раздумывать… Ну да, а минуту спустя уже валялся проткнутый мексиканским штыком в самое сердце. И у него отобрали все, даже охотничий нож, тут уж сомневаться не приходилось.
Сердце в груди неистово колотилось, как будто спешило, боясь опоздать на важную встречу.
Луд положил самолет на крыло — они заходили на посадку. Внизу, насколько видел глаз, высились сосны с длинной хвоей, буйно цветущий кизил… расстилались поля рыжевато-золотистой осоки, только-только начинавшей зеленеть, с вкраплениями изумрудно-зеленого десмодиума, сорго, ржи, овса, гороха, кукурузы… тянулись дубравы с едва распускавшейся листвой, сквозь которую видны были изогнутые, артритные стволы и ветви с гирляндами испанского бородатого мха, свисавшего с веток длинными, призрачными седыми космами… Ближе к горизонту раскинулись поблескивая на солнце островками воды, восемь тысяч акров болот, которые в иное время скрывали кипарисы, группы нисс, непроходимые заросли тростника, падуба, сассапариля и бог знает чего еще… Даже с высоты птичьего полета было заметно, что пришла весна и болота прямо-таки ожили… На ветвях кипарисов и нисс набухли почки… еще немного, и они лопнут… покажутся листья…
Чарли глянул на Мага. Маг тоже смотрел вниз… через титановые оправы… Чарли с трудом представлял себе, что видят эти сканеры… Открытое пространство, полное насекомых, змей и прочих непредсказуемых и опасных тварей… Может, картина за иллюминатором не вызывает у Мага вообще никаких чувств, только кожный зуд… Чарли очень хотелось перегнуться через столешницу и тряхнуть парня за плечо: «Эй, ты только глянь! Двадцать девять тысяч акров возвращаются к жизни! Сок поднимается вверх по стеблям! Вылупляются птенцы! Прорастают семена! Нарождаются детеныши змей, щенки, жеребята! Ты считаешь себя реалистом? Так посмотри — вон она, реальная жизнь! Там! Внизу!»
«Гольфстрим» снова повернул на юг, продолжая снижаться. Чарли разглядел светло-песчаные грунтовые дороги, прорезавшие сосновые рощи… Увидел хозяйственные постройки… тут… там… вон там… посреди плантации… те самые, которые он построил для мулов и лошадей на время перепелиной охоты… Чарли впервые увидел, как смотрятся белые ограды, протянувшиеся на мили и ограждавшие обширную пустошь, где паслись лошади… которых каждый день отправляли на выпас… а некоторых, особо драчливых, держали отдельно… особенно жеребцов, способных забить друг друга копытами или закусать до смерти… Пастбища были все того же изумрудно-зеленого цвета… Ну-ка, ну-ка… а там что? Два жеребенка… не старше двух недель… взбрыкивают тонкими ножками!
Чарли не выдержал.
— Гляди, гляди! — воскликнул он, обращаясь к Магу. — Во-о-он туда. Видишь? Два жеребчика! Готов поспорить, им не больше двух недель! Один из них — от Первого Прикупа! Как пить дать!
В иллюминаторе показался Главный Дом посреди рощи вирджинского и болотного дуба; среди дубов встречалась крупноцветковая магнолия со старыми деревьями до восьмидесяти футов высотой. Через два месяца они целиком покроются белыми цветками; Чарли, бывало, наезжал в Терпмтин в самый разгар лета, чтобы только полюбоваться цветущей магнолией. Сам дом совсем не походил на особняк в классическом стиле Возрождения — с ионическими колоннами и антаблементами — вроде тех, которые до Гражданской войны понастроили у себя на плантациях всякие выскочки. Главный Дом в Терпмтине возвели еще в 1830-х. Это было низкое строение, по всему периметру опоясанное широкой, дающей густую тень верандой, с белой обшивкой, с подъемными, в два подвижных переплета, окнами во всю стену — жилище истинного южанина, еще прежних, довоенных времен. Дом был построен не на возвышенности — в этой части округа Бейкер холмов почти не было, — однако что за зрелище он представлял! Широкая подъездная дорога была посыпана мельчайшими крупинками светлого, почти белого песка; она с добрую милю петляла среди деревьев соснового бора, прежде чем выходила на аллею, обсаженную вирджинским дубом, густая листва которого через месяц превратит дорогу в прохладный и сумеречный зеленый туннель. Потом окаймленная древним самшитом аллея выбегала на открытое пространство и у парадного входа делала большую петлю. Клумбы пестрели ярко-красными пеларгониями, желтыми восковницами, ковром фиолетово-лиловых трителий, оранжевыми кливиями, кремово-желтыми цветками японской айвы и раннецветущей конфедератской розой; роза нравилась Чарли больше всего. Сейчас, в дневное время ее цветки все еще оставались белыми, но к вечеру они окрасятся в темно-розовый. Говорили, что это знак траура по храбрым парням из армии конфедератов, пролившим кровь в сражениях, которые они проиграли.
У Чарли прямо-таки дух захватило, на секунду он перестал дышать…
«Гольфстрим» пролетел над Главным Домом. Луд снизил самолет над самым болотом Джукер, чтобы потом развернуться и скользнуть прямо на посадочную полосу. На такой малой высоте, да еще пока на деревьях не появилась листва, можно было отчетливо разглядеть побеги кипариса и ниссы, которые пробиваются из воды… с огромными, вспухшими прямо над водой узлами… Показался Охотничий домик — большое, с белой обшивкой строение на сваях, вынесенное над водой, с двенадцатью спальнями — Чарли построил его для гостей. Почти два с половиной миллиона… Да, были времена, когда он сорил деньгами направо и налево…
Посадочная полоса представляла собой асфальтированную дорогу, прорезавшую сосновый бор, и тянулась почти с милю, чтобы было где приземлиться такому большому самолету как «Гольфстрим»… Вместе с посадочными огнями, ангаром с площадкой, насосами для подачи горючего и подъездными дорогами штуковина обошлась ему в три миллиона шестьсот тысяч. Вот о чем думал Чарли. А тем временем по обе стороны в иллюминаторах замелькали зеленые пятна сосен — самолет зашел на посадочную полосу и коснулся земли.
Когда самолет остановился на площадке перед ангаром, там уже стоял вместительный «шевроле», пригнанный Дервудом. Рядом с машиной был Руфус Дотсон, из черных, бригадир команды техников, отвечавших за обслуживание взлетно-посадочной полосы и ангара. Чарли встал с кресла и тут же почувствовал, до чего затекло правое колено. Ему совсем не хотелось, чтобы его видели ковыляющим вниз по трапу, пусть даже это были всего-навсего Дервуд и Руфус, но ничего не поделаешь. В колено отдавала такая сильная боль, что пришлось спускаться, держась рукой за поручень. Чарли ступил на землю; Руфус уже поджидал его. Он был невысокого роста, плотного телосложения, лет пятидесяти, а может, шестидесяти — Чарли точно не знал, — темнокожий, с седыми торчавшими волосами. На нем была старомодная, как у игрока в гольф, кепка, прикрывавшая лысую макушку. Руфус почтительно коснулся большим и указательным пальцами маленького козырька: