Энни замолчала, обратив на пастора умоляющий взгляд.
– Вы можете повторить мне все, что сказали воспитательнице?
– Я сказала вот что: да, миссис Виллис, карикатура нарисована мною. Трудно себе представить такую чудовищную неблагодарность. Как повернулась у меня рука, чтобы изобразить любимую начальницу в смешном виде! Я готова дать на отсечение руку, лишь бы этого никогда не случилось, но я должна сказать правду. Миссис Виллис спросила меня, как и когда я это сделала. Недели две тому назад, во время дождя, мы, ученицы средних классов, сидели вместе. У меня были карандаш и бумага. От нечего делать я начала набрасывать карикатуры на некоторых подруг, и выходило так удачно, что они от души смеялись. Они стали подзадоривать меня, мол, я не осмелюсь нарисовать карикатуру на миссис Виллис. Я храбро ответила, что действительно не осмелюсь. Но когда я пошла в свою комнату, чтобы вымыть перед чаем руки, искушение овладело мною так сильно, что я схватила листок бумаги и в одну минуту набросала рисунок. Он показался мне до того забавным, что я хохотала как сумасшедшая; потом заперла рисунок в бювар и позабыла о нем; однако отлично помню, что его никому не показывала. Как он попал в тетрадь Сесиль, для меня загадка.
Немного помолчав, Энни продолжила:
– Миссис Виллис спросила, уверена ли я, что заперла бювар, и не теряла ли я ключей. Я ответила, что ключи всегда в моем кармане, а в течение последней недели ключей у меня и вовсе не было. Я их забыла в ночной кофточке, и они отправились в стирку. Кто-то взял листок из моего бювара и перевел на тетрадь Сесиль. Иначе быть не может. Миссис Виллис спросила, уверена ли я, что листок исчез из бювара. Конечно, я уверена. Как и в том, что в школе только я умею рисовать карикатуры. Ах, как я раскаиваюсь в своей глупости! Миссис Виллис взяла у меня ключи и послала за бюваром. Мы обыскали бювар и, конечно, ничего не нашли. Миссис Виллис предложила посмотреть в потайном ящике. Но я никогда не клала его туда. И вдруг, представьте мой ужас – листок оказался там! Миссис Виллис побледнела, и руки ее задрожали. Мне же, напротив, кровь бросилась в голову, я не могла выговорить слова. Второпях я сложила все в бювар и убежала.
Священник с сочувствием смотрел на девочку. Она тяжело вздохнула:
– Вот и вся история, мистер Эверад. Что же я могу сказать? Я сделала карикатурный рисунок моей дорогой воспитательницы, но только один; другого я не делала. Это, конечно, копия, но я не знаю, кто ее автор. Вижу, мистер Эверад, что и вы мне не верите. Оно и понятно. Я на вашем месте тоже не поверила бы.
– Обстоятельства против вас, Энни, но я вам верю. Если здесь, в присутствии Бога, вы мне солгали, то кому же тогда верить? Нет, Энни Форест, у вас много недостатков, но вы не лгунья, поэтому сейчас я пойду к миссис Виллис. Господь с вами, дитя мое. Будьте терпеливы, мужественны, не питайте злобы к неизвестному врагу. Надейтесь на Бога, рано или поздно все откроется. До свидания.
Пока старик говорил, лицо девочки совершенно преобразилось. Глаза потеряли мрачное выражение и смотрели доверчиво, полуоткрытые губы улыбались. Она взяла сморщенную руку старика и поднесла к губам.
– Позвольте мне еще немного остаться здесь, – попросила она.
Он кивнул головой и вышел.
– Я пришел сообщить, миссис Виллис, – сказал мистер Эверад, – что вам следует верить Энни Форест. Не упорство заставляло ее молчать, ей просто нечего было вам сообщить. Я глубоко убежден, что все обстоит именно так, как она говорит. Тут есть какая-то загадка, которую мы должны разгадать.
Начальница и священник проговорили довольно долго, и результат этих переговоров обнаружился на следующий же день. Утром, перед уроком, миссис Виллис пришла в классную комнату, подозвала Энни и, положив руку ей на плечо, объявила:
– Хочу сообщить вам, юные леди, что полностью освобождаю Энни от подозрения в непростительных поступках, совершенных здесь за последнее время. Но кто-то все-таки виновен в них, и рано или поздно это откроется. Если виновная придет и признается, я обещаю простить ее.
Начальница остановилась и посмотрела на своих воспитанниц. Глаза ее светились любовью и снисходительностью. Тем не менее все молчали.
Лицо миссис Виллис приняло суровое выражение.
– Я вижу, – сказала она, – что виновная ожидает суда Божьего. Кто бы это ни был, она может быть уверена, что этот час близок. Прошу вас вернуть дружбу Энни Форест. И я, и мистер Эверад верим ей, и этого для вас достаточно. Кто поступит иначе, тот подвергнется серьезному взысканию. Иди, дружок, на свое место.
Энни, кудряшки которой по обыкновению свешивались на глаза, откинула их и восторженно взглянула на свою воспитательницу. Но взгляд миссис Виллис был холоден, и бедная девочка вернулась на свое место со стесненным сердцем.
Миссис Виллис, под влиянием речей священника поверившая в невиновность Энни, в глубине души сомневалась. «Ведь она нарисовала карикатуру на меня, воспитательницу, которая была ей все равно что мать, – думала она. – Почему же она не могла сделать и другой рисунок? И если не она, то кто же?»
Директриса пыталась отогнать эти мысли, но они возвращались. И в ту самую минуту, когда она публично оправдала Энни и девочка восхищенно на нее взглянула, миссис Виллис, к великому огорчению своему, почувствовала, что охладела к ней.
Вернувшись на свое место и занявшись уроками, Энни старалась уверить себя, что она счастлива и довольна. Сесиль Темпл подошла к ней и сказала несколько сочувственных слов, во время полуденной прогулки Энни заметила, что некоторые из подруг относятся к ней как раньше. В рекреационной зале настроение было такое, что если бы Энни сделала хоть малейшее усилие, она тут же вернула бы себе прежнее положение. С ее способностью привлекать к себе людей это было бы нетрудно. Некоторые из воспитанниц не могли объяснить себе причины оправдания Энни; но раз миссис Виллис и мистер Эверад так решили, то так тому и следует быть. Остальные же без лишних раздумий готовы были позабыть всю эту историю и восстановить с Энни прежние отношения.
Однако Энни продолжала дичиться. В рекреационной зале она постоянно возилась с малышами, которые и в хорошую погоду, и в ненастье оставались ей верны, а к любезностям сверстниц относилась холодно и под разными предлогами отклоняла предложения Сесиль посидеть у нее в «уголке».
– Ах, нет, Сесиль, я ненавижу сидеть смирно, когда-нибудь в другой раз. Ну, Сибил, моя прелесть, – обратилась она к одной из младших девочек, – садись-ка ко мне на спину, я, как верный конь, пронесу тебя по зале.
Энни не выглядела грустной или расстроенной, но избегала встречаться глазами с Сесиль, отчего добрая и кроткая Сесиль начала сомневаться в ней.
Вечером Энни сидела на полу с одной малышкой на коленях, другие две вертелись около нее. Вдруг на нее посыпался целый поток леденцов.
– Это привет вам, мисс, – изрекла Сьюзи Драммонд своим певучим сонным голосом. – Вы очень счастливо избежали беды.