— Говорят, что экзамены снятся всю жизнь, но я уже десятилетиями их не вижу.

— Потому что в школе был лучше всех, точно.

Но с Кэйко как-то неинтересно было говорить о снах. Все равно что завести с банкиром разговор о вязанье.

Скоро они разошлись по своим комнатам и легли спать. Хонда видел во сне экзамены, которые, как он вечером заявил, уже давно ему не снились.

На втором этаже деревянного здания школы, которое при сильном ветре раскачивалась, словно висящий на ветке домик, на стол перед десятилетним Хондой с шелестом лег лист для экзаменационной работы. За спиной через две или три парты точно сидел Киёаки. Посмотрев на написанные на доске вопросы, Хонда сразу успокоился и с легким сердцем принялся точить карандаши. На все он может ответить сразу. Спешить было некуда. За окном гнулись под ветром тополя…

Глубокой ночью, проснувшись, Хонда вспомнил сон во всех подробностях.

Этот сон не сопровождало ощущение обычного в таких случаях беспокойства, но Хонде приснился настоящий экзамен. Кто же показал ему этот сон?

О содержании разговора с Кэйко знали только Кэйко и он, поэтому этим «кем-то» может быть или Кэйко, или Хонда. Но сам Хонда не мог хотеть подобных сновидений. Он просто не может быть на месте того, кто без всякого предупреждения, не считаясь с его желаниями, показал ему сон, выбранный по собственному усмотрению.

Конечно, Хонда читал разные книги о сновидениях, принадлежащие перу венского психоаналитика, но в теории, гласящей, что вещи, которыми мы себя обманываем, есть на самом деле наши желания, были положения, с которыми ему трудно было согласиться. Естественнее было считать, что некто постоянно следит за ним и вынуждает его к тем или иным действиям.

Бодрствующий человек находится в сознании и, вне всякого сомнения, живет в истории. Однако, независимо от нашего сознания, где-то в глубокой тьме существует некто, для кого истории как таковой не существует, и этот некто управляет нами во сне.

Похоже, туман рассеялся и появилась луна — через нижнюю часть окна, не закрытого коротковатой шторой, пробивался голубоватый свет. Казалось, он исходит от огромного полуострова, лежащего во мраке за морем. «Это — Индия, которую видят корабли, идущие из Индийского океана», — подумал Хонда. И с этой мыслью он провалился в сон.

13

10 августа.

Тору, в девять часов утра в свою смену приступивший к работе, оставшись один, как обычно развернул газету. В первой половине дня прибытия судов не ожидалось.

Утренний выпуск газеты заполняли новости о загрязнении илом побережья у Таго. Залив у Таго использовали сто пятьдесят фирм-производителей бумаги, а в Симидзу была только одна маленькая компания. Кроме того, ил течением несло из залива к востоку, поэтому порту в Симидзу он почти не угрожал.

На демонстрацию в порт, находившийся в Таго, [23] прибыло, похоже, довольно много сторонников «Всеяпонского студенческого союза». Но выступавших было не рассмотреть даже через трубу с тридцатикратным увеличением. А все то, что не попадало в поле зрения его бинокулярной трубы, не имело никакого отношения к миру Тору.

Лето стояло прохладное.

В этом году дни, когда бы ясно был виден полуостров Идзу, а грозовые облака высоко стояли бы» синем сверкающем небе, были редкостью. Сегодня тоже полуостров скрывался в тумане, солнце светило тускло. Тору видел фотографии, сделанные недавно с метеорологического спутника: на них половину залива Суруга покрывал смог.

Довольно неожиданно в первой половине дня явилась Кинуэ. У входа она попросила разрешения войти.

— Сегодня начальник отправился в главную контору в Иокогаме, поэтому никто не придет, — ответил Тору, и Кинуэ вошла в комнату.

Глаза у нее были испуганными.

Еще тогда, когда шли дожди, Тору несколько раз подробно расспрашивал Кинуэ, почему она каждый раз приходит с разными цветами в волосах, после этого она некоторое время не появлялась, а недавно снова зачастила, но стала приходить без цветка, гнев и беспокойство, служившие предлогом для ее визитов, становились все более преувеличенными.

— Второй раз, это уже во второй. И мужчина другой, — едва сев на стул, задыхаясь, выпалила она.

— Что случилось?

— На тебя покушаются. Я, когда иду сюда, осматриваюсь, стараюсь, чтобы меня ни в коем случае не заметили. А то тебе может быть плохо. Если тебя убьют, то все решат, что это моя вина, поэтому мне останется только искупить ее смертью.

— Так в чем все-таки дело?

— Это уже во второй раз, поэтому я очень беспокоюсь. Я и раньше сразу тебе об этом рассказывала… На этот раз все было очень похоже, но не совсем. Сегодня утром я пошла гулять на берег в Комакоэ. Сорвала вьюнок, подошла к прибою и просто смотрела на море.

Там на берегу в Комакоэ людей мало, мне уже надоело, что на меня все так пристально смотрят. Я успокаиваюсь, когда смотрю на море. Наверное, если на одну чашу весов положить мою красоту, а на другую — море, то чаши уравновесятся. Я чувствую, будто перекладываю тяжесть своей красоты на море, и мне становится легче.

У моря было всего три человека — они ловили рыбу. Один из них совсем не следил за удочкой — может, ему надоело, — а постоянно смотрел в мою сторону. Я делала вид, что не замечаю, и смотрела на море, но взгляд этого мужчины, словно муха, кружил у моей щеки.

Ах, тебе не понять, как мне было неприятно. Опять начинается. Так и кажется, что снова моя красота, отделившись от моей воли, отправилась гулять сама по себе и ограничила мою свободу. А может, моя красота есть некий своевольный дух? Я никого не трогаю, хочу жить спокойно, а этот дух наперекор мне притягивает несчастье. Когда он витает снаружи, то очень красив. Но он же и самый щедрый, самый своевольный.

Это он опять вызвал у мужчин желание. Я подумала: «Ах, как неприятно!», и тут поняла, что мои чары пленяют мужчин. Совершенно посторонний человек на глазах превращается в дикого зверя.

Я теперь перестала приносить тебе цветы, но когда одна, люблю украшать ими волосы, поэтому тогда я пела с розовым вьюнком в волосах.

Я забыла, что я пела. Странно: только что пела и вот, забыла. Наверное, песню, подходящую для моего красивого голоса, печальную, зовущую сердца вдаль. Да любая простенькая песня, слетая с моих губ, становится прекрасной, так что это неважно.

И вот этот мужчина в конце концов приблизился ко мне. Еще молодой, приторно вежливый. Но в глазах горит желание, которое никак не скрыть. Своими липкими глазами смотрит на подол моей юбки. Он вел со мной всякие разговоры, и я чуть не уступила. Успокойся. Я устояла, но интересовался он тобой.

Там были всякие вопросы, но он много спрашивал о тебе. Что ты за человек, как работаешь, хорошо ли относишься к людям. Конечно, я ему ответила. Сказала, что ты самый приветливый, самый старательный, самый чудесный из людей. Я думаю, больше всего его поразило, когда я сказала: «Он больше чем человек».