* * *
После близости они, как обычно, не заботясь о своем виде, лежа в постели, принялись безудержно, словно подружки, болтать. Иманиси, чувствуя себя свободно, заговорил о Макико:
— Макико вас просто использует. Вы боитесь, что без нее самостоятельно не сможете писать, в настоящий момент, пожалуй, это так, но в дальнейшем, если вы решительно не порвете с ней и не станете независимой, то рассчитывать на поэтический рост нечего — вы должны сознавать, что впереди критический момент.
— Но если я решусь писать самостоятельно, то непременно перестану делать успехи.
— Почему вы так в этом уверены?
— Не уверена, а так оно и есть. Это, можно сказать, судьба.
Иманиси собирался задать вопрос, делала ли она «успехи» до сих пор, но воспитанность удержала его от подобной бестактности. К тому же по-настоящему Иманиси не хотел своими словами вносить разлад в отношения Макико и госпожи Цубакихара. Он чувствовал, что и госпожа Цубакихара отвечала ему, хорошо это понимая.
Вскоре женщина, закутавшись в простыню по самую шею и устремив взгляд в темный потолок, прочитала недавно созданное стихотворение, и Иманиси сразу принялся его критиковать:
— Стихотворение хорошее, но после него остается ощущение обыденности, оно не дает почувствовать вселенную. Причина, я думаю, вот в этой последней фразе «Синева бездонна» — в ней нет полета, она дает общее представление… Это, наверное, нес натуры?
— Да. Вы совершенно правы. Когда я его только написала, мне было бы обидно услышать такое, но прошло десять дней, и я сама стала это понимать. Однако Макико меня похвалила. В отличие от вас, она сказала, что последняя фраза удачна. Сказала только, что, может быть, лучше не «Синева бездонна», а «Бездонна синева», — госпожа Цубакихара произнесла это, явно испытывая удовлетворение от того, что столкнула два авторитета. А потом от избытка хорошего настроения стала сплетничать о знакомых, что всегда доставляло Иманиси удовольствие.
— Тут я недавно встретила Кэйко. Интересную историю услышала.
— Что за история?
Лежавший на спине Иманиси сразу подобрался, сел, уронил пепел сигареты на простыню, которой укрылась госпожа Цубакихара.
— О Хонде и тайской принцессе, — ответила женщина. — Недавно Хонда приезжал тайком на свою дачу в Нинооке с принцессой и ее другом — племянником Кэйко, его зовут Кацуми.
— Они что, спят втроем?
— Господин Хонда таких вещей не делает. Он умный, спокойный человек, наверное, просто великодушно помог молодым влюбленным. Все видят, что Хонда балует девушку, но у них такая разница в возрасте, да и вряд ли есть о чем говорить.
— А при чем тут Кэйко?
— А это уж вышло случайно: Кэйко поехала к себе на дачу, у ее Джека был выходной, и он ночевал там, — так вот, около трех утра в дверь вдруг стали стучать, и ворвалась принцесса. Разбудила Кэйко и Джека и, сколько те ни спрашивали, что случилось, упорно молчала, видно, попала в переплет. Кэйко уговорила ее остаться ночевать и решила утром связаться с Хондой.
Они с Джеком проспали: Кэйко сунула ему чашку кофе, спешно усадила в джип и вышла к воротом проводить и тут столкнулась с Хондой — лицо у него было прямо белое. Кэйко смеялась, говорит, впервые видела его таким растерянным.
Она поняла, что Хонда ищет Йинг Тьян, поэтому решила немного подразнить его и спросила: «Что это с вами? Спешите на прогулку?» У Хонды прямо голос срывался, когда он объявил, что Йинг Тьян пропала. Подразнив его как следует, Кэйко, когда он уже собрался уходить, наконец сказала: «Йинг Тьян у меня», тут этот Хонда, которому почти шестьдесят, покраснел и так обрадовался: «Правда?»
Кэйко проводила его в комнату для гостей — увидев лицо мирно спящей Йинг Тьян, он в прострации опустился на стул и застыл. Йинг Тьян шум не разбудил, она продолжала спать: ротик приоткрыт, черные волосы рассыпались по щекам, длинные ресницы сомкнуты. Ужас, который был на ее лице, когда она влетела в дом Кэйко несколько часов назад, исчез, на лице снова воцарилось наивное выражение, девушка дышала ровно и повернулась во сне так, словно видела приятные, сладкие сны.
Для Хонды принцесса Лунный Свет снова пропала. Сплошь тянулись дождливые безлунные дни.
Увидав тем утром лицо спящей Йинг Тьян, Хонда побоялся нарушить ее сон: он попросил Кэйко позаботиться об Йинг Тьян и уехал в Токио, ему было стыдно, и он с ней ни разу не встретился. От Йинг Тьян тоже не было известий.
Внешне все было мирно и спокойно, и Риэ начала проявлять признаки ревности.
— Что-то последнее время нет никаких новостей о нашей тайской принцессе, — говорила она как бы невзначай за едой. Улыбка была спокойной, но глаза внимательно вглядывались в лицо Хонды.
Глаза Риэ ничего не видели, будто смотрели на белую стену, и она стала рисовать картины в своем воображении.
У Хонды была привычка утром и вечером тщательно чистить зубы. Зубные щетки менялись у него часто, еще до того как начинала лезть щетина. Риэ следила за этим, покупала щетки одной и той же формы, цвета, жесткости и меняла щетки, когда ей казалось, что нужна новая, вообще-то слишком часто. Это была мелочь, но однажды утром Хонда сделал ей замечание. Риэ, прямо заикаясь от возмущения, выговорила:
— Вот скряга. Просто скряга. И это говорит человек, у которого миллионы. — Не понимая, что ее так рассердило, Хонда прекратил разговор.
Он потом понял, в чем дело. Щетку поменяли наутро после того, как Хонда довольно поздно вернулся домой, видно, Риэ тайком пошла сменить ее, когда Хонда лег спать. На следующий день она, скорее всего, тщательно изучила старую зубную щетку: раздвигала щетинки до самого основания, смотрела, нет ли где следов губной помады или слабого аромата молодой девушки, и только потом выбросила.
У Хонды иногда кровоточили десны. Ему вообще-то рано было делать вставные челюсти, но он жаловался, что у него шатаются зубы. Риэ, наверное, увидела, что щетина у основания окрасилась в бледно-розовый цвет.
Все это были не более чем догадки, но Хонде иногда казалось, что Риэ не в себе и рьяно занимается чем-то вроде того, что извлекает из воздуха кислород и водород, а потом их синтезирует и снова возвращает в воздух. Выглядела она лениво бездеятельной, однако глаза и пять чувств трудились в полную силу. Хотя Риэ жаловалась на постоянные головные боли, ее походка, когда она передвигалась по многочисленным коридорам старого дома, была живой и легкой.
Как-то зашел разговор о загородном доме — Хонда сказал, что построил дачу для нее, чтобы полечить ее почки.
— Хотите меня, как старуху, бросить в горах, — сказала Риэ, по-своему истолковав его слова, и слезы покатились по ее щекам.
С тех пор как муж один ездил на дачу в Готэмбе, он совсем перестал упоминать об Йинг Тьян, и Риэ считала это несомненными признаками влюбленности. Она ошибалась только в том, что думала, будто муж перестал упоминать имя Йинг Тьян, так как тайком встречается с ней и не хочет, чтобы это дошло до Риэ, — она и вообразить себе не могла, что они с тех пор не виделись.